– У меня вообще-то аллергия на эти капсулы, – сказал Жваков.
– Фобия, – уточнил Бакин.
– Я зову это аллергией, у меня тело чешется.
– Придется потерпеть, – сказал Ираклий, глядя в упор на Жвакова своими голубыми на широком монголоидном лице глазами. – Возьми, это должно помочь. – Он достал из сумки браслет – черный, широкий. Жваков надел на руку.
В узкой капсуле кресла располагались в одну линию. Заднее занимал толстый человек в темных очках и мягкой войлочной шляпе. Мы здесь словно горошины в стручке, подумал Жваков, располагаясь. Несколько секунд разгона, и капсула перешла в состояние равномерного прямолинейного движения. Без всяких признаков того, что куда-то вообще движется. Странное ощущение, кажется, это называется «сенсорная депривация». Все-таки фобия, подумал Жваков. В животе у него что-то сжалось, продолжало сжиматься, продолжало – и вдруг отпустило. Браслет вроде бы действовал. Некоторое время Жваков дышал спокойно, а потом вздохнул с облегчением, когда поездка кончилась.
Все захотели есть и перед пересадкой решили зайти в ресторан. Жваков и Бакин привычно направились в зал номер три, но Ираклий остановил компанию у двери номер один.
– У меня категория Альфа, и двоих друзей я могу провести с собой.
Взяли разной еды. Жваков – большую тарелку пельменей и бокал пива.
– Брать можно сколько угодно, – сказал, поглядев, Ираклий, – но за оставленное на тарелке будут снимать баллы.
– Один балл за один пельмень или как? – поинтересовался Жваков.
– А с меня еще так или иначе снимут за связь с лицами категории Гамма, – вздохнул Ираклий.
– Мы к тебе в друзья не навязывались, – сказал Жваков.
Ираклий засмеялся.
– Не обращайте внимания. Жаба проснулась. Внезапный приступ скупости или бережливости, как угодно. А сколько-то баллов в плюс или минус для меня уже не имеют значения. Когда ко мне перейдут ваши баллы, а к ним бонусы за два акта самопожертвования, я почти автоматически стану гражданином категории Альфа-плюс. А категория Альфа-плюс уже вне игры – никакой суеты с баллами.
– Нет баллов, значит, все дозволено?
– Бессмысленный вопрос. Считается, что Альфа-плюс сами по себе безупречны в своих поступках.
– Значит, если бы я имел категорию Альфа-плюс и оставил бы после себя гору несъеденных пельменей на тарелке, это считалось бы безупречным поступком?
– Считалось бы. Возможно, ты обнаружил, что они отравлены.
– Сат сара би, – произнес Жваков.
– Бдык, – произнес Бакин.
– А еще бессмертие, – сказал Ираклий. – Не потенциальное, как его называют, бессмертие, когда за десять лет, в течение которых человек старится, появляются средства, позволяющие продлить его жизнь на те самые десять, а бессмертие актуальное, приобретенное раз и навсегда. За то и боремся.
– Сат сара, – сказал Жваков, поднимая бокал. – Бессмертия всем, даром и сколько угодно.
– Даром на всех не получится. – Ираклий улыбнулся – широкая улыбка на широком лице монголоида – и отпил из своего бокала. У него было красное вино в бокале, а в тарелке – мелко нарезанные кусочки мяса в густом соусе.
– Есть в Альфа-плюс одна группа, – продолжал он, – они называют себя «хрононавты». Я думаю к ним присоединиться. Они засыпают (организовать летаргический сон – это по сравнению с бессмертием не проблема) кто на десять лет, кто на двадцать, кто на пятьдесят – с тем чтобы проснуться и посмотреть, что изменилось в мире, а потом заснуть снова. Мне интересно увидеть, как изменятся люди, потомки того мясного стада, каким они были сто тысяч лет тому назад. Кому будут приносить свои кровавые жертвы? Каких они захотят зрелищ? Хлеба будет достаточно, значит – зрелищ. Для какого нового аутодафе будут собираться на площадях?
– Аутодафе – не перебор ли? – возразил Жваков.
– Нисколько не перебор. Человек быстро возвращается к своему исконному состоянию. В двадцатом веке проводили эксперимент. Участников разбили на две группы: одна изображала заключенных, другая – надзирателей. И многие надзиратели – обыкновенные люди среднего класса – очень скоро вошли в роль и начали садистски издеваться над заключенными. До такой степени, что через шесть дней – шесть, урбыдуг, дней! – эксперимент пришлось прекратить. Широк человек.
– Бдык, – сказал Бакин.
– Действительно, бдык, – согласился Жваков.
– Теперь пройдемся по интеллекту. В том же двадцатом веке в моде был коэффициент интеллекта, ай-кью. Примитивный, конечно, показатель, но все-таки… И оказалось, что у менее цивилизованных народов ай-кью, как правило, выше. И это понятно: белый человек утром идет к месту работы, там совершаются им однообразные действия рук или однообразные действия ума. Еду он получает в магазине, вещи – тоже в магазине. А африканский бушмен или австралийский абориген каждый день обеспечивает себя сам – своим умом и своими руками.