Мэри разговаривала с секретаршей Ивонной.
— Думаю, большинство людей не проверяет электронную почту из дома, — говорила Ивонна. — Ну, то есть раз в пятницу говорили, что закроют университет на неделю, вряд ли кто-нибудь явится сюда раньше следующего понедельника. Может, кто и заскочит в пятницу — из любопытства. К тому же преподаватели вообще редко заглядывают сюда в каникулы.
Раньше отделением руководил старший профессорский состав, который самостоятельно распределял руководящие функции. Теперь же, как и в большинстве других отделений университета, для управления бюджетом наняли специального человека. Мэри каким-то образом научилась изображать из себя научного работника — очевидно, полагала, что так мы станем ей больше доверять. Но на самом-то деде она мало смыслит в научной и преподавательской деятельности, и я часто слышу, как Ивонна просвещает ее на тему обычного поведения университетских сотрудников.
Мэри выглядела взбешенной.
— И кто же пришел?
— Макс пришел. А, Эриел, привет. Эриел вот пришла.
Мы с Мэри обе знаем, что мое здесь присутствие никому не приносит никакой пользы. В следующем семестре у меня только один вечерний курс — и все. На мне не лежит никаких административных обязанностей, и я не состою ни в одном комитете. Я всего лишь аспирантка, к тому ж теперь еще и лишившаяся научного руководителя. Поэтому я очень удивилась, когда Мэри посмотрела на меня так, словно именно со мной-то ей и надо поговорить.
— А, Эриел, — сказала она. — Зайдите ко мне на минутку.
Она прошла мимо меня, вышла в коридор и свернула за угол — к своему кабинету. Я потащилась за ней. Она отперла дверь и придержала ее, пропуская меня вперед. Кажется, раньше я еще никогда не была у нее в кабинете. Тут стояло два кресла, которые называются «повышенной комфортности», и между ними — светлый кофейный столик. Я села в одно из кресел, Мэри — в другое. Хорошо, что миновали те времена, когда на начальника следовало смотреть через письменный стол. С компьютерами это все равно не получилось бы: теперь на работе все смотрят в экран.
Мэри молчала.
— Как выходные? — спросила я.
— Что? Ах да, спасибо. Итак. — И она снова замолчала, но я предположила, что она собирается сказать то, что собиралась, поэтому больше не предпринимала попыток начать светскую беседу.
— Итак, — повторила она. — Вы ведь теперь работаете одна в довольно большом кабинете?
Черт. Я знала, что это рано или поздно произойдет.
— Это кабинет Сола Берлема, — говорю я. — У меня там вообще-то только угол.
Я соврала. Берлем не появлялся уже несколько месяцев, и я убрала его вещи со стола, перенесла его компьютер на журнальный столик и выстроила себе просторное Г-образное сооружение из двух наших столов. Я заставила все полки своими книгами — на случай, если вдруг придется срочно менять квартиру, — и вообще обжила комнату как могла: повсюду грязные чашки из-под кофе и бесконечные записи по моей работе. Еще у меня там есть целый ящик вещей, которые, как мне кажется, когда-нибудь могут очень пригодиться. Три маленьких плитки горького шоколада, крестовая отвертка, плоская отвертка, набор отверточных насадок, гаечный ключ, бинокль, несколько непонятных железяк, пластиковые пакеты и, что ужаснее всего, вибратор, который Патрик прислал мне с интернет-доставкой в качестве «рискованного подарка».
— Вероятнее всего, в ближайшем будущем Сол к нам не вернется, а это означает, что существенная часть площади никак не используется.
Мне не оставалось ничего другого, кроме как согласиться с этим — по крайней мере, теоретически.
— Хорошо, — сказала Мэри. — Так вот. Все руководители нашего отделения согласились предоставить временное место для работы преподавательскому составу из здания Ньютона. Правда, большинству из нас придется потесниться, но ничего не попишешь. Мы согласились приютить четверых. Двоих я посажу в комнату для переговоров, а двое других въедут в ваш кабинет. Не возражаете?
— Не возражаю, — ответила я. Но на лице у меня, вероятно, отразилась паника. Я люблю свой кабинет. Это у меня единственное по-настоящему теплое и уютное место на всем белом свете.