Я молчалъ, потому что жадно слушалъ, я молчалъ, потому что теперь изъ этого ея послѣдняго признанія мнѣ стало многое выясняться. Да, я не обманывался: вотъ она, вотъ этотъ живой, этотъ свѣтлый образъ, который является мнѣ временами. Да, я правъ былъ, всю жизнь былъ правъ, зная, что она неповинна, что надъ нею совершается какая-го кара за какое-то чужое преступленіе. Въ ней два существа: поэтому-то я и люблю ее, и, конечно, теперь, какихъ-бы ужасовъ она мнѣ ни сказала, какихъ-бы ужасовъ ни было въ ея прошломъ, я ее не оставлю. Она говоритъ, что нѣтъ во мнѣ надъ нею силы. Но, можетъ быть, есть эта сила, можетъ быть, въ концѣ концовъ и спадетъ эта ужасная оболочка и вырву я Зину на свѣтъ Божій!
— Что-жъ ты молчишь, André? Говори, скажи что-нибудь! — повторяла она.
— Я люблю тебя, — отвѣтилъ я ей, — и теперь люблю больше, чѣмъ когда-либо, и теперь знаю, что нельзя мнѣ уйти отъ тебя.
— Ахъ, уйдешь, откажешься… я чувствую, что мы никогда ничего не рѣшимъ и никогда не будемъ счастливы!
Въ передней раздался звонокъ: это генералъ возвращался.
Зина прибавила огня въ лампѣ и блѣдная, съ горящими глазами, но, повидимому, совершенно спокойная, вышла на встрѣчу генералу.
X
Это объясненіе, котораго я такъ долго ждалъ и такъ страшился, пришло неожиданно и неожиданно хорошо для меня кончилось. Одинъ, у себя, я долго разбирался во всемъ, что случилось, вникалъ въ каждое слово Зины, и все лучше и лучше становилось на душѣ у меня. Зачѣмъ я такъ отчаявался? Какъ-бы безумно поступилъ я, если-бы, не дождавшись, не понявъ наконецъ всего, уѣхалъ въ деревню; и какое счастье, что не уѣхалъ!
Наконецъ-то теперь я ясно ее вижу и понимаю! Да, многое побороть нужно, но все-же вотъ сегодня развѣ не вся душа ея была предо мною? И развѣ теперь я имѣю право сомнѣваться въ душѣ этой! Нѣтъ! возможно счастье, и чѣмъ труднѣе достигнуть его, тѣмъ прочнѣе оно будетъ. Что будетъ завтра, послѣ завтра — я не могъ рѣшить этого, но зналъ, что ничего дурного теперь быть не можетъ. Я вѣрилъ въ свои силы, надо мной звучали слова ея, я зналъ, что она меня любитъ и что нужно только уничтожить, обезсилить тѣ мучительныя чары, которыя издавна нависли надъ нею, и давятъ ее, и закутываютъ мракомъ ея свѣтлую душу. Одно только есть заклинаніе, способное уничтожить эти чары, и я владѣю этимъ заклинаніемъ; оно — великая любовь моя къ ней. Эта любовь должна побѣдить все и побѣдитъ конечно…
На другой день я только-что собрался было къ Зинѣ, какъ услышалъ въ передней звонокъ.
«Никого не принимать, я уѣзжаю», — крикнулъ я Ивану. — «Слушаю-съ!» — отвѣтилъ онъ, а между тѣмъ вотъ онъ кого-то впускаетъ, кто-то вошелъ въ переднюю, кто-то ужъ въ моей пріемной… Шевелится портьера въ кабинетѣ, и чрезъ мгновеніе кто-то крѣпко, горячо меня обнимаетъ…