Я еще полонъ впечатлѣніями вчерашняго дня, знаю, что нѣсколько минутъ тому назадъ былъ въ своей комнатѣ на кровати; но въ то-же время чувствую, что не сплю, что все это творится наяву со мною, и это нисколько меня не удивляетъ. Необычайное, никогда еще неизвѣданное мною счастье охватываетъ меня; я скорѣй лечу чѣмъ иду, и Зина летитъ со мною, и мы ясно слышимъ и видимъ все, что кругомъ насъ творится. Вотъ запѣли птицы; вотъ пчелы жужжатъ гдѣ-то вдалекѣ въ синевѣ небесной, а солнце поднимается выше и выше, и мало-по-малу сохнутъ росинки на листьяхъ. Я гляжу на Зину и вижу, что это какая-то новая Зина. Это Зина, которой я вѣрю, которая ничѣмъ меня не смущаетъ, не задаетъ душѣ моей никакихъ вопросовъ: въ ней все чисто и ясно, она вся открыта предо мною. И вдругъ я вспоминаю вчерашнюю Зину, вдругъ вспоминаю ея жестокость — и изумляюсь. Я спрашиваю ее, что это значитъ, какъ могла она съ наслажденіемъ мучить несчастное животное, а потомъ и меня? Она качаетъ головой и, глядя мнѣ въ глаза уже не загадочными, не молчащими своими глазами, а добрыми и свѣтлыми, говоритъ мнѣ:
— Развѣ ты не понялъ? Какой ты смѣшной, право!
Но я все-же ничего не понимаю.
— Это такъ нужно было, — шепчетъ она: — для тебя нужно, и не я въ этомъ виновата… Вѣдь, я заколдована… Уничтожь это колдовство, если можешь, тогда я всегда буду такая какъ теперь…
И я проснулся.
Съ этого дня и съ этой ночи жизнь моя совсѣмъ стала запутываться. Сонъ произвелъ на меня необыкновенное впечатлѣніе, и я долго находился подъ его обаяніемъ.
Предо мною очутились двѣ Зины, и въ Зинѣ настоящей я искалъ жадно и постоянно Зину моего сна, которую я такъ хорошо помнилъ, которая давала мнѣ такое счастье. Но поиски мои были тщетны. Зинины слезы и ея разскаяніе не оставили въ ней и слѣда на другое утро. Она какъ будто совсѣмъ забыла о вчерашнемъ, встрѣтила меня смѣхомъ и сейчасъ-же спросила:
— Что-же, будешь ты рисовать сегодня?
— Да, приходи, — сказалъ я.
Она пришла. Я жадно принялся за работу. Я не потерялъ своего открытія и портретъ начиналъ удаваться. Зашедшая ко мнѣ мама долго стояла передъ нимъ, смотрѣла, и вдругъ крѣпко обняла меня, а на глазахъ ея показались слезы. Она такъ радовалась всегда моимъ успѣхамъ, и, навѣрно, выйдя отъ меня, уже представляла себѣ своего сына великимъ художникомъ. Я самъ былъ радъ, рисовалъ съ восторгомъ и трепетомъ, даже совсѣмъ забылъ о живомъ моемъ оригиналѣ. Но Зина скоро о себѣ напомнила.
— Ты знаешь, я сегодня не спала почти всю ночь, — сказала она мнѣ:- все о тебѣ думала. Какой ты странный, изъ-за чего ты такъ на меня вчера разсердился?
— Оставь, не говори пожалуйста! — почти закричалъ я.
Она засмѣялась.
— А я спалъ и тебя во снѣ видѣлъ, — продолжалъ я: — но совсѣмъ не такою, какая ты есть на самомъ дѣлѣ.
— Какою-же ты меня видѣлъ:- хуже, лучше?
— Гораздо лучше…
— Я думала, что я для тебя и такая хороша, что ты меня такою любишь, какъ я есть.
— Нѣтъ, я не люблю тебя такою, да и къ тому-же я тебя совсѣмъ не знаю.
— Ты меня не знаешь? Вотъ пустяки! Я самая простая… я даже глупая… Вѣдь, я ужъ слышала, что говорятъ это…
Мнѣ сдѣлалось тяжело, опять тоска захватила меня, хотя я и самъ не зналъ ея настоящей причины. Я грустно смотрѣлъ на Зину. Она встала, подошла ко мнѣ и, глядя мнѣ прямо въ глаза, сказала:
— Какой ты странный! Ты иногда такъ на меня смотришь, что мнѣ становится страшно… мнѣ кажется, что или ты когда-нибудь убьешь меня, или я убью тебя.
На лицѣ ея дѣйствительно скользнуло выраженіе испуга. Она слабо вскрикнула и выбѣжала изъ комнаты.
«Сумасшедшая!» — подумалъ я. И вдругъ весь вздрогнулъ и похолодѣлъ; ея безумный страхъ сообщился и мнѣ на мгновеніе, я хорошо это помню.
Время шло, я совсѣмъ позабылъ о своихъ занятіяхъ, забывалъ о томъ, что скоро должны начаться мои университетскіе экзамены. Я весь уходилъ въ свою фантастическую жизнь и строилъ самые нелѣпые планы и работалъ надъ портретомъ. Пришелъ май, начались экзамены. Я понялъ, наконецъ, что рѣшается для меня серьезный вопросъ, и сдѣлалъ надъ собою послѣднее усиліе: не спалъ ночей, сидѣлъ за книгами, и первые экзамены прошли удачно. Я только усталъ ужасно.