Лишь секундная задержка, лишь крошечное едва ощутимое препятствие — и он к ней вошел.
Свершилось.
Восторженным, благодарным стоном отозвалась на это событие его любимая, его кудесница. Она издала стон не боли, а высочайшего наслаждения.
И тут же вдруг затрепетала вся, забилась, точно пойманная рыбка, крепко оплела его тело и руками, и ногами, приподнялась под ним, будто хотела взлететь, и — вновь распласталась. Обессиленная и счастливая.
Такой улыбки у нее Дмитрий никогда еще не видел: казалось, на Катю снизошла благодать.
В тот же момент что-то зажглось, взорвалось и внутри него. Огненные волны разошлись по всему телу — нет, привычного человеческого тела у него уже не было, был бешено извергающийся вулкан, заливающий пламенем и раскаленной лавой все кругом, захлестывающий всю Вселенную от края до края, в том числе и его самого.
Наверное, он кричал или рычал — не запомнил, не осознал.
Вулканическая магма слилась с заревом заката, свет и жар на мгновение стали непереносимыми, и после этого упоительного мирового катаклизма все сущее поглотила тьма.
Глава 5
ПЛАТЬЕ НЕВЕСТЫ
А потом мир для них обоих стал возникать вновь медленно и постепенно, как фотография в проявителе.
— А правда, все вокруг какое-то другое? — изумленно спросила Катя. — Или мне мерещится?
— Правда. Вечер наступает. Интересно, сколько времени прошло…
— Да нет, вечер — что! Вечер наступает каждый вечер, тут нет ничего особенного. Я — про нас с тобой. Мы изменились?
— Конечно. Ты теперь — моя.
— Я всегда была твоя.
— Теперь — совсем.
— Всегда была совсем.
— Ну, тогда значит… значит, я теперь твой.
— Совсем?
Он улыбнулся:
— Глупый вопрос. Знаешь что? Пойдем опять к ребятам, на площадь.
— Да, пойдем! — радостно отозвалась Катя. — Представляешь, как интересно: все — такие же, как раньше, а мы вдвоем — другие. Новые.
Она подняла с полу испачканную блузку.
— Погоди, — остановил Дмитрий. — Не натягивай это.
Он быстро оделся и нырнул в «зал».
Из темноты, уже поглотившей комнату, раздался сонный голос Антонины:
— Митька, ты, что ль, явился?
— Спи, мать. Я на минутку.
— A-а… Ладно, погуляй напоследок. Выпить нет?
— Нет. Спи.
— Мог бы и прине… сти… Сплю… — И слова плавно вновь перешли в храп с присвистом.
…Катя сидела на балконе обнаженная и разнеженная. Она ничуть не встревожилась, что кто-то может войти и «застукать» ее в таком виде.
Сейчас ей было совершенно все равно, кто и что о ней подумает или скажет.
Дима вернулся к ней, неся что-то жесткое, шуршащее, прямоугольное и длинное, в человеческий рост.
Это был старый, затвердевший от времени клеенчатый мешок на молнии для сохранения от моли верхней одежды с вделанной в него вешалкой-плечиками.
— Помогай, — сказал он, и они вдвоем принялись сдвигать заржавевшую, непослушную застежку.
Сумели опустить ее лишь до половины, но этого оказалось достаточно. Дима извлек изнутри светлое чесучовое платье с коротким рукавчиком покроя «кимоно», украшенное на груди двумя рядами маленьких перламутровых пуговок.
Платье выглядело хоть и немного старомодным, однако опрятным и даже нарядным.
— По-моему, как раз твой размер, — прикинул он на глазок. — Ну-ка, примерь.
— Откуда это у тебя? — удивилась Катя.
Она не решилась спросить: «Неужели для меня купил?» И правильно не решилась.
— Материно, свадебное, — ответил Дима. — Она у меня не всегда была такой квашней, как теперь.
— Ой… как же… Я не могу, ведь это, наверное, святыня! Она же его хранит как память!
— Мать день своей свадьбы прокляла. А хранит этот наряд только из-за жадности. Говорит: надумаешь жениться, сыночка, я твоей невесте его подарю. Не надо будет на другой подарок тратиться.
— Я не могу без спросу, — колебалась Катюша. — Твоя мама может обидеться.
— Глупенькая, — Дима нагнулся и поцеловал ее в самый кончик носа. — Ведь сейчас тот самый случай. Фактически мы с тобой поженились.
— Да… правда…
— А что нет штампа в паспорте — так потому только, что тебе еще паспорт не выдали.
— А знаешь, Дим… мне бы хотелось венчаться, а не просто расписаться в загсе…
— Здрасте! Ты же никогда в церковь не ходила. Небось и креститься не умеешь.
— Ну и что, научусь. Лида говорит, я крещеная: нас обеих, маленькими, бабуля в церковь носила. И еще мне нравится, когда называют не «церковь», а «храм». Там так чудесно, свечки, и хор поет, и над головами у жениха и невесты короны держат…