- Я заметила ты сегодня не пил, исполняешь роль трезвого водителя для отца? – нарушила нашу тишину, ибо хотелось услышать его голос. Виктор повернул голову в мое сторону и грустно улыбнулся, пряча за ресницами свои воспоминания.
- Я не пью четыре года.
- Закодировался?
- Типа того, после аварии, как отвело. Вижу алкоголь и сразу вспоминаю тот день, когда чудом остался жив… – он что-то хотел добавить, но прикусил губу. – Хромота и шрам на лице – это оттуда.
- Но несмотря на это ты не перестал водить машину.
- По необходимости. Блокирую свою память и сажусь за руль, иначе меня накрывает и мозг отказывается исполнять обыкновенные команды. Стараюсь ездить с водителем, благо возможности есть!
- Почему ты скрываешь от отца, что выкупил почти всю компанию?
- Уже сплетники донесли информацию? Присядем? – Виктор указал на скамейку. Я шагнула вперед, села первая, расправив подол платья и взглянула на мужчину. Он сел рядом, но корпусом повернулся ко мне, положив одну руку на спинку. Молчал, не спешил отвечать. – Когда-то он разрушил мою жизнь, теперь я разрушаю его! – спокойный тон не соответствовал прищуренным глазам, в которых было все что угодно, но только не уважение к родителю. Я вспомнила своих. Они меня с легкостью вычеркнули из своей жизни, когда я перестала соответствовать их критериям.
- Меня родители выгнали, когда узнали, что я беременна! – набравшись храбрости, призналась. Я даже подумала, что может быть сегодня скажу Виктору о самом главном, о том, что у нас есть самое ценное, что может быть в этой жизни. Виктор удивленно вскинул брови, но не задавал банальных вопросов, ждал продолжения.
- Они у меня люди старой закалки. Отец всю жизнь проработал в партии, всегда был приближенным к власти, очень гордился своей идеальной репутацией и чтил ее, как драгоценность. Мама была его дополнением. Красивая, умная, образованная, с научной степенью. Все у них было идеальным, даже посуда, из которой мы ели, была фарфоровой, белоснежной, как во всех приличных домах. Они ждали своего идеального ребенка. В августе мама поехала на дачу к своим родителям, там неожиданно открылось кровотечение, и ребенок умер… – сглотнула. Боль правды до сих пор была во мне. Тяжело было жить сначала одной жизнью, а потом учиться другой. Виктор деликатно молчал, но потрясение было в его глазах. Изумление. –У мамы была сестра. В то время она так же была беременна не понятно от кого, в семье ее игнорировали, но не выгоняли, просто не замечали, хотя кормили, одевали, кров над головой сохраняли. Она с мамой в роддом попала одновременно. Но умерла во время родов. Умершего ребенка заменили мною. И когда я им сообщила, что жду ребенка, они кричали на меня, они называли меня шлюхой, проституткой, гулящей женщиной, как и родная мать. Потребовали назвать имя виновника, чтобы тот женился. Иначе позор! Я отказалась. В этот же день меня выгнали с вещами из квартиры… – слезы текли по щекам, размазывая тушь под глазами, но было все равно. Рана болела. Прошло десять лет, а мысль о том, что я неродной ребенок в семье, которую считала родной, до сих пор причиняла острую боль.
- Кира… – выдохнул Виктор и обхватил меня за плечи, притянув к себе. Его горячее дыхание согревало воздух возле лица. Я приподняла голову, чтобы смотреть ему в глаза, но наткнулась на губы. Он смотрел на мои губы. Как два мотылька, потянувшие к огню, мы потянулись друг к другу. Это было, как первый раз. Робко. Волнительно. Изучающе. Я вроде знала, какие его губы на ощупь, но оказывается забыла. Они были нежными и одновременно требовательными, дразнящими и властными, дающие и берущие. Я всю себя отдала в этом поцелуе, словно это последнее что можно было сделать перед концом света.
Звонил телефон. Не мой. Звонил настойчиво и тревожно. Виктор со стоном неудовлетворения оторвался от моих губ, все еще не понимая, что мелодия была его мобильника. Он обнимал меня одной рукой, второй доставал телефон. Дымка желания в зеленых глазах рассеивалась, как туман на рассвете. Черные брови нахмурились. Говорил на английском. Говорил резко, задавал конкретные вопросы. Я поняла, что Виктор с кем-то говорил о маленькой девочке, которая не спит и плачет.
- Мне нужно ехать! – в голосе беспокойство, в глазах тревога. Маленькая незнакомая мне девочка была ему дорога, это было видно по тому, как он хмурился, как дрожали его руки. Он переживал. Причем очень сильно.