— Возьми свою сумку. Вот одежда переодевайся, она относительна чистая. Пойдём по полосе до леса, дальше будет видно.
— Ты её снял с убитых? — Кивок головой.
— Им уже всё равно, а нам надо выжить. Понимаешь, надо! Домаша, у тебя больше нет красивых каштановых волос, ты…ты абсолютно седая.
— Не ори. Спешу тебя обрадовать, сам лунь седой. Ладно. Переоденемся и пошли скорей отсюда. Смотри, в сумке целая нетронутая пачка салфеток. Давай поделим поровну, оботрёмся. Сумку брать не будем. Ладно?
Вот и поговорили. Нагрубили друг другу, а ведь не хотели. Общаться дальше не было желания. Расписать красоту ночи средней полосы России? Или наши душевные муки? Человеком себя не чувствовала. Говорил и двигался зомби. Воспалённые глаза и треснутые губы, пересохшее горло, въевшийся запах, не очень приятный стимул для поэтических бесед. Я тупо шла за дедом. Болела распухшая, покрасневшая нога оцарапанная фашисткой пулей. Сепсис вполне может иметь место. К рассвету послышались отдалённые раскаты грома. Дождь это хорошо. Подождав, когда я подойду, Георгий, указав куда-то вправо, произнёс:
— Там линия фронта. С собой не имею права тебя брать. Здесь меня не ждут, будут лупить и свои и чужие.
— Я всё равно пойду с тобой.
— Хорошо. Когда как можно ближе подойдём к фронту, я пойду на разведку.
Шла след в след за дедушкой, уперев свой взгляд ему в спину, с одной мыслью, что хотите со мной делайте, только не отбирайте его у меня. Как мечтала с ним пообщаться, поговорить о том, о сём, а теперь рот пересох, язык, как тёрка, поплакать слёз нет. Идём, идём, идём. Пробовали жевать траву и листья, чтоб смочить немного губы и рот. Всё бесполезно, одна горечь, всё сухое, лето не весна. Свалившись без сил, заснули в берёзовом колке под кустом. Очнулись в полной тишине и в сумраке. Вечер или раннее утро кто его разберёт. Время покажет. Идём, идём, идём. Светает. Выпала роса. Ползаем по траве, собираем языком бесценную влагу, промокли. Иссохший организм впитывает капельки воды, как губка. Были просто грязные, теперь вдобавок мокрые, местами зелёные. Какое счастье! Наткнулись на крохотной полянке на крупную землянику. Глядя на ягоду, я плакала, гладила её листики и благодарила лес батюшку. Умыл, напоил, накормил. Спасибо. Дальше идём бодрее. Перед нами показалась неказистая деревенька. Пустые глазницы домов, размётанные, а где и перекошенные заборы, сараи. Постепенно вернулись ощущения жизни, подсохшая одежда стала колкой и не милосердно натирала наши тела. Крадёмся, где ползком, где перебежками. Мирного населения не видно. Машины, мотоциклы, фашисты снуют туда, сюда. Забрали сильнее влево, обходим деревушку стороной. Далеко за деревней, у края дороги, за леском наткнулись на столбик с дощечкой перед огромным полем. Залегли в высокой траве. Гриша пополз к надписи. Вернувшись, дедушка перевёл написанное предупреждение:
— Домна, за этим минными полями, наши. Выхода нет, как стемнеет, будем пытаться их перейти. Вот тут, в вороте рубахи донесение, если… Ты должна дойти. Прошу тебя. — Проинструктировал куда, кому и где. — Попадёшь к немцам, уничтожь, в воротник зашита капсула с ядом.
— Сам всё отдашь. Я знаю, с тобой ничего не случится. Не переживай. Поползли в лес, может, повезёт, ягод поедим.
— Не спугни удачу. Сейчас бы только на гестапо с собаками не наткнутся, перец и табак кончились давно.
— Я знаю, ты наш запах пытался перебить и собачкам нюх испортить. Ты только представь, как мы сейчас пахнем, от такого амбре любая собака загнётся. Животные боятся смерти, уходят, а если не имеют возможности, тоскливо воют. Прикинемся мёртвыми, пройдут, мимо, не останавливаясь. Поползли.
Зажглись первые звёзды, и луна на небе показала свой нарождавшийся рожок. Подобравшись ползком к краю поля, перекрестились, обречённо вздохнули и поползли. Атеистов на войне нет. Двигались, извиваясь, как удавы. От сапог Гриши не отрывалась больше, чем сантиметров на пятнадцать двадцать. Пару раз уткнулась лбом, в подошву дедовых сапог, когда он останавливался. Сколько ползли, не знаю. Со стороны наших рубежей вспыхнули прожектора, луч одного из них скользнул по нам. И тут же заработали миномёты. Мы поднялись, пригибаясь к земле, петляя, как зайцы, бросились к нашим позициям. Совсем рядом взорвались мины или снаряды, я не специалист, меня швырнуло на землю, обожгло всю правую половину лица. Отнялись ноги, глаза сами собой закрылись. Это конец. Ещё почувствовала, как сильные руки подхватили меня подмышки, и капли дождя упали на лицо. Как не странно очнулась в звенящей тишине. Кругом всё белое и эту тишину я спросила — На каком я свете?