Моя мать смотрит на меня и во взгляде читается злость.
— Рома! — предупреждает она.
— О чем, черт возьми, вы двое думали? — Логинов ударяет кулаком по столу, отчего бумага подпрыгивает.
Я смотрю на Катю, но она по-прежнему не смотрит на меня.
— Коль… — говорит моя мама.
— Все не так плохо, как кажется, папа, — мягко говорит Катя.
— Не так плохо, как кажется? — он снова сжимает кулак. Ему действительно нужно немного помедитировать, или немного травки, он просто ходячий кусок нервов. Если бы он не говорил, я бы не поверил, что он даже дышит, — Скажите мне, по-вашему так должна выглядеть, дочь будущего мэра на первой полосе газеты, указывая средним пальцем на сына моей будущей жены?
Наверное, лучше так, чем в заголовке написали бы, что мы трахались с ней. Но я молчу. Мысленно я хвалю себя за превосходный акт самоконтроля.
Катя удивляет меня своим оправданием, — Я имею в виду ничего страшного, так как это не первая полоса. Это просто небольшая заметка…
Я сдерживаю смех, но не очень хорошо, поэтому он больше похож на фырканье. Логинов переводит взгляд на меня, —Думаешь, это смешно?
Я закатываю глаза, — Это всего лишь статья в газете. Это не конец мира.
Он подходит к моей стороне стола, и я стою там только потому, что не могу поверить, что он сможет что в мою сторону сделать. Когда он хватает меня за воротник рубашки, я начинаю злиться, — Не конец гребаного мира? — спрашивает он, прищурив глаза, — Ты, заносчивый засранец. Твоя мать позволяет тебе очень многое, ты тратишь её деньги на одежду, сигареты, но ты войдёшь вот такой в мой дом и…
Я отталкиваю его руки от себя, — Ты хочешь поговорить об этом? — говорю я с отвращением, — Пойдем.
— Прекратите! — Катя кричит на нас. Звук ее крика настолько поразителен, что ее отец смотрит на нее с открытым ртом.
— Что ты только что сказала? – спросил он.
— Я думаю, нам всем здесь нужно успокоиться, — говорит моя мать, стоя в дальнем конце стола, — Коля, он не твой ребенок, он мой, и я буду благодарна тебе за то, что ты не…
— Не надо Мила… — я поднимаю ладонь в знак что бы она замолчала.
— Я не хочу слышать, как ты называешь свою мать по имени, как будто она одна из твоих друзей, — бубнит Логинов.
— Тогда хорошо, что у тебя нет права голоса в этом вопросе, не так ли? – спрашиваю я.
— Коля! Я сказала, что это мой ребенок. У нас с Ромой такие отношения. И ты не в праве вмешиваться и менять это.
— Твой ребенок уже взрослый, — говорит он громче, — Не ребенок. И пора начать относиться к нему как к взрослому. Вы оба взрослые и…
Катя снова кричит, закрывая уши руками, — Господи, да прекратите уже этот балаган, — кричит она.
— Екатерина, — сказал Логинов, — Ты не будешь произносить имя Господа напрасно в этом доме.
— Я просто не могу слушать больше ни секунды спора! — кричит она, — Да, мы с Ромой подставили друг друга. Да, это написано в газете. Да, это проблема перед выборами. Мне жаль, что о вашей помолвке было объявлено таким образом. Но ты не думал, что, может быть, тебе следует, было предупредить меня раньше, что снова выходишь замуж? — спрашивает Катя, ее голос становится все более высоким.
Я отступаю назад, скрещивая руки на груди, даже не пытаясь скрыть улыбку. Я не думал, что в папиной дочке это есть. Не могу поверить, что слушаю, как она отчитывает своего отца.
— Я думал, что ты захочешь услышать это от нас двоих и в домашней атмосфере… — начинает он, внезапно обороняясь.
— Да, пап, — говорит она, — Я очень хочу войти в дверь дома, чтобы увидеть, как вы трое стоите там. Я уверена, что именно так везде говорят делать это во всех книгах по воспитанию.
— Я принял решение, которое, как мне казалось, было наиболее подходящим для…
— Ты держал эти отношения в секрете! – кричит Катя, — Ты понимаешь, как ты себя ведешь? Ты собирался врезать Роме посреди кухни! Ты не видишь здесь иронии? Мама возненавидела бы тебя за такие поступки, и ты это знаешь.
При упоминании ее матери будто весь воздух высасывается из комнаты. Цвет стекает с лица Логинова.
Но она продолжает, — Ты приведешь их… — она не смотрит на меня, просто указывает в сторону меня и мамы, — В летний дом, к нам домой. К ней домой.
— Она мертва! — кричит он, — Твоя мать мертва уже четыре чертовых года!