Я медленно повернулся, глядя на покрытую красными пятнами церковь, на верхушке которой на огромной почерневшей балке по-прежнему висел колокол, на отель, стены которого были двух оттенков розового — там, куда добралась вода, цвет штукатурки был насыщеннее. Его чугунные кованые балконы были по-прежнему на месте. Французские двери из синего стекла, которого давно не осталось, были плотно закрыты, словно старались уберечь комнаты от солнечных лучей. Над аркой главного входа все еще различима выгравированная там надпись: «Отель Лойола, 1864».
Нинон поморщилась, когда новый порыв раскаленного ветра окатил наши уставшие тела своим зловонным дыханием.
— Д. 3. постарался? Но зачем ему это нужно? — спросила Нинон. — Должна же быть какая-то причина. Наверняка ему пришлось поднапрячься, чтобы устроить такой большой потоп.
— А ему не нужны причины. Достаточно его просто разозлить. Возможно, кто-то отнесся к нему без должного почтения. — Нинон непонимающе взглянула на меня. — Я серьезно. Может, ты и умеешь злиться, но Д. 3. может затаить злобу всерьез и надолго, в этом ему нет равных. Кроме того, он бессмертен. У него было достаточно времени, чтобы превратить месть в искусство и отточить свои навыки.
— А мы точно это знаем? — спросила она, глядя на небо.
— То, что он бессмертен?
Если честно, то она поставила меня своим вопросом в тупик. Я задумался над этим, стараясь посмотреть под другим углом на то, что казалось непреложной истиной. И мне удалось несколько изменить свою точку зрения.
— Вообще-то мы этого точно не знаем. Тем каменным скрижалям уже сотни лет, отсюда можно сделать вывод, что он долгожитель. Но о его бессмертии там не сказано.
— Значит, для нас это может стать хорошей новостью. Его можно убить стандартными средствами.
— Боюсь, что нет, — покачал я головой.
Д. 3. представлял собой гораздо большую проблему. Достаточно вспомнить день, с которого наши беды, собственно, и начались, и последующие события.
— Итак, какие будут соображения по поводу происходящего? Начнем с обители Бога? Или ты бы предпочла мирскую обитель? — поинтересовался я. — Думаю, для начала мы можем немного поковыряться в мусоре. По-моему, это идеальное место, где могли бы укрыться гули.
— Церковь тоже открыта, и там не так много мест, где можно спрятаться, — ответила Нинон.
Она пошла к багажнику джипа, достала карабин, перебросила его через плечо, чтобы руки были свободны, и насыпала в сумочку патронов. За пояс она уже успела засунуть нож и пистолет. Рубашка на ней навыпуск, так что можно быстро выхватить их. Пожалуй, на этот раз понадобится довольно много времени, чтобы нас обезоружить.
— Согласен. Пойдем помолимся и посмотрим, удастся ли уговорить ангелов встать на нашу сторону.
Я держал в руках ружье, а помимо уже имеющегося в сапоге ножа решил добавить в свой арсенал еще и монтажный лом. Было предчувствие, что у нас возникнет желание открыть все, что заперто.
— Так пойдем же и убьем во имя Христа, если это велит нам сделать Господь, — сказала Нинон, захлопывая багажник джипа.
Ее легкое богохульство меня крайне удивило. Оно говорило о злости и отвращении, которые она прятала глубоко внутри — от меня и, возможно, от себя.
Ее слова были вызывающе дерзки, и все же я не удивился, когда Нинон на миг замерла на пороге церкви, выказывая несвойственную ей нерешительность. Я не мог ее в этом винить. Даже я, при всем своем неверии, сомневался, прежде чем зайти внутрь. Это была священная земля, место поклонения, дом Божий. Его стены были насквозь пропитаны верой. Не нужно быть рьяным католиком, чтобы дважды подумать, прежде чем совершить один из самых тяжких грехов прямо в приемной у Господа Бога.
— Как это глупо! Я самый настоящий ходячий атавизм, — сказала она тихо. — Я существо из другой эпохи. Я могу сколько угодно прикрываться щитом из науки и логики двадцать первого века, но в душе все так же верую в черта и Бога и считаю это предзнаменованием свыше.
Саман хрустнул, и маленький кусочек штукатурки упал к нашим ногам. Наверное, так он восставал против жестокости солнца, которое терзало его день ото дня. Или здание предупреждало нас, советуя держаться подальше.
— Мигель, я гораздо старше этой церкви — мне почти четыреста лет, и сегодня я как никогда чувствую тяжесть каждого прожитого года. Я бы все отдала, лишь бы избежать этого столкновения. Но не могу. Меня не покидает мысль о том, что, вероятно, это возможность искупить грех четырехсотлетней давности, который я совершила, приняв дар от Черного человека. А может, как в старой притче: «Кто должен делать всю сложную работу? — Тот, кто может».