Голос Кормака Стюарта становился все слабее, но не утратил настойчивости, пока он силой выталкивал слова через посиневшие губы. Катриона ушла за доктором, хотя все они знали, что он уже не поможет. Отец Мигеля наконец признал, что у него рак желудка и легких.
Мигель готов был успокоить отца любой ценой, но Кормак Стюарт больше всего на свете ненавидел ложь. Поэтому Мигель решил ограничиться полуправдой.
— У меня и в мыслях не было встречаться с матерью, — заверил он человека, который дал ему жизнь и которого он любил, но чья кровь больше не текла в его жилах. И он не хотел возвращаться — в этом он не солгал. Потому что если он вернется к матери, это будет означать, что демон внутри него побеждает.
Удовлетворенный услышанным, Кормак кивнул и закрыл глаза. Мигель стоял у изголовья постели и держал отца за руку, пока его душа не отлетела.
Затем был черный чай и огонь за каминной решеткой. Но без Кормака, рассказывающего истории и попыхивающего старой трубкой из шиповника, ритуал утратил всякий смысл. И Мигель знал, что этого в его жизни больше не будет.
Настало время предстать перед своими демонами, настоящими, теми, которые живут в Мексике.
НИНОН: Ее история
…Пока на беду им туда не явилось ада исчадие:
Гренделем звался пришелец мрачный,
живший в болотах, скрывавшийся в топях,
муж злосчастливый,
жалкий и страшный выходец края,
в котором осели все великаны с начала времен,
с тех пор, как Создатель род их проклял.
Не рад был Каин убийству Авеля, братогубительству,
ибо Господь первоубийцу
навек отринул от рода людского,
пращура зла, зачинателя семени эльфов, драконов,
чудищ подводных и древних гигантов,
восставших на Бога,
за что и воздалось им по делам их.
И сказал: что ты сделал? Голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли. И ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей; когда ты будешь возделывать землю, она не станет более давать силы своей для тебя; ты будешь изгнанником и скитальцем на земле. И сказал Каин Господу: наказание мое больше, нежели снести можно: вот, Ты теперь сгоняешь меня с лица земли, и от лица Твоего я скроюсь, и буду изгнанником и скитальцем на земле; и всякий, кто встретится со мною, убьет меня. И сказал ему Господь: за то всякому, кто убьет Каина, отмстится всемеро. И сделал Господь Каину знамение, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его.
Глава 1
Рождество, 2005
Женщина с золотисто-рыжими волосами и угольно-черными глазами отодвинула в сторону ворох запоздалых рождественских открыток и заново перечитала телеграмму. Она еле слышно повторила фразу, которая завершала краткий отчет: «C'est un vrai angle, се type». Конечно же, ее информатор ошибался, что, впрочем, и неудивительно. Великий поэт Байрон не был психом. Просто он оказался в нестандартной ситуации, поэтому и вел себя несколько подозрительно.
Ей это было только на руку, потому что, судя по всему, он очень основательно подошел к проблеме Диппеля. Но все же у избранников Диппеля, которые все еще страдали своим недугом, оставалась проблема. И она не знала, удобно ли открыто интересоваться намерениями le comte de Saint Germain.
— И настанет ли вообще этот момент? — спросила она у Элистер, который в ответ на ее вопрос из вежливости приоткрыл один глаз. Кот зевнул, демонстрируя тонкие, но очень острые клыки, — пожимая плечами на свой манер.
«Je ne le crois pas», — явственно читалось в его зеленых глазах, уставившихся на нее с каминной доски. Она тяжело вздохнула, соглашаясь с котом.
— Но что же мне в таком случае делать? Какой линии поведения придерживаться?
Элистер фыркнул в пахнущий франжипаном воздух. Ему нечего было предложить. Это было весьма прискорбно, но это была не его проблема. Он только что съел огромную миску вареных креветок, и теперь настало время погрузиться в состояние глубокой отстраненной задумчивости, которое отчасти напоминало дрему. Но в полудреме он раздумывал над важными кошачьими вопросами и слушал, как в воде плещется воображаемый обед. Будучи весьма проницательным существом — Элистер всегда подозревал, что в хозяйке очень много от кошки, — женщина поняла тонкий намек и великодушно оставила его в покое.
Она бесшумно, почти не касаясь тростниковых циновок на полу, прошла через комнату. Осторожно чиркнула спичкой и зажгла одну из многочисленных свечей на старомодном письменном столе. Другой на ее месте вряд ли смог бы разглядеть что-то при столь скудном освещении, но больше зажигать она не стала. В этом не было необходимости: она и так видела все, что было нужно. Да особенно и видеть было нечего. На столе не было ни компьютера, ни телефона.