«Бери все, что захочешь, — читалось в его взгляде. — И я сделаю то же».
Губы прижались к губам. Она и не подозревала, понятия не имела, каким может быть истинное желание, что могло бы вооружить ее против него. Это была радость. Это был ужас. Это была сумасшедшая дрожь в каждом нерве, словно через нее пробегал электрический заряд и заставлял ее мышцы сокращаться.
Она ахнула и отшатнулась от него, едва не упав на одно колено, и с трудом выпрямилась, держась за перила. В ужасе она увидела золотую паутину шрамов на руках, сияющих в темноте, горящих так, словно в ее тело ударила настоящая молния.
Он сделал это! Он разбудил их! Только молния была на это способна.
«Теперь ты знаешь. Это не человек».
«И он знает, что я тоже».
Единственным утешением служило то, что Мигель, ошеломленно разглядывая свои руки, был потрясен не меньше ее, даже больше. Она не могла его в этом винить, потому что он сиял, светился изнутри ярче луны, и было видно, что и у него есть какие-то непонятные шрамы. Будь на его месте кто-то другой, она бы назвала их стигматами.
— Кто ты? — прошептал он, подняв на нее взгляд.
Теперь в нем не было искушения. Его глаза были как бездонные холодные колодцы. Он вернул свою силу в себя, поэтому, наверное, и светился изнутри фосфоресцирующим светом.
— Я…
И в тот момент она почувствовала, как на ее разум опускается жуткая, беспроглядная тьма. Сен-Жермен дождался, пока она потеряла контроль над собой, и засек мощную эмоциональную вспышку, которую она, сама того не желая, выпустила наружу и которая сейчас вела его к ней. У нее все внутри сжалось, запал сразу пропал.
Помрачнев, Мигель взглянул на небо. А, так он тоже это ощущает!
Часть ее по-прежнему хотела Мигеля, даже несмотря на опасность, хотела смешать их свет и воссоединить рассыпавшиеся фрагменты эмоциональной бури. Но разум больше ей не подчинялся. Сен-Жермен только подогревал ее ужас. Она подозревала, что стоит ей подойти ближе, как ее подсознание попытается искалечить или убить Мигеля — сделать все возможное, чтобы не раскрыться перед врагом. Инстинкт выживания оказался сильнее вожделения. На самую малость.
Нинон поднялась и одним прыжком перемахнула через перила беседки. Она легко приземлилась на камни дорожки и даже не ушиблась.
— Извини, — крикнула она, бегом возвращаясь в отель, — но нам угрожает опасность!
Мигель не последовал за ней, но в голове у нее четко отпечаталось:
«Тогда позже».
Все говорят, что мне грех жаловаться и что по сравнению с другими у меня все не так плохо. Как бы то ни было, если бы мне предложили подобную жизнь, я бы повесилась.
Актеры должны быть очень неординарными личностями. В повседневной жизни встречаешь довольно посредственных, непримечательных людей, и я не понимаю, зачем лицезреть их еще и на сцене.
Как бы там ни было, но становится ясно, что его знания вложили в тело его ростки крепкого здоровья, которые позволят, или уже позволили ему, жить дольше отведенного обычному человеку срока. И оно [знание] снабдило его способами уберечь свое тело от разрушительного влияния времени.
Мысленно возвращаясь к Первой мировой войне, она всякий раз вспоминала ужасный запах — выпавших внутренностей, гангрены, смерти. И шум. Она ненавидела раскаты грома, потому что они напоминали далекий гул канонады.
В Бельгии во время вторжения она пошла добровольцем в один из госпиталей, надеясь хоть как-то облегчить ужасные страдания, которые видела вокруг. Она знала, что мать бы это одобрила: она использует свой дар, свой иммунитет к болезням, чтобы помогать другим. Разве не этому учил их Христос?
Поначалу никто в госпитале не падал духом, даже невзирая на непрерывную цепочку чрезвычайных случаев, происходящих еженедельно. Повсюду твердили, что Антверпен непоколебим, неуязвим и никогда не падет под натиском немецкой машины войны. Но Нинон знала другое. Исторический опыт показывал, что любая крепость рано или поздно будет взята.
Но все же там было безопаснее, чем во многих других городах. Оборонная подготовка превратила Антверпен в обширный комплекс уродливых, но надежных защитных сооружений. Город был опоясан глубокими траншеями, в которых могли укрыться солдаты, и милями колючей проволоки под напряжением, которая только и ждала, чтобы кто-то включил рубильник и можно было ударить противника током. Кроме того, были еще и примитивные ловушки вроде замаскированных ветками «волчьих ям» с частоколом внутри, рассчитанных на зазевавшуюся кавалерию. Поля были утыканы острыми штыками, спрятанными в высокой траве, на которые напарывались лошади противника, — зрелище, которое ей уже приходилось видеть и которое по сей день вызывало у нее тошноту и страх.