— Прости, у меня нет времени сделать местный наркоз, — прокричала она. Но о том, что у нее не хватило времени и на то, чтобы поместить защитную прослойку между металлом и кожей, она упоминать не стала. Вся система была сработана кустарно, поэтому наверняка будут ожоги. Раны быстро затянутся, но перед этим немного поболят.
Мигель кивнул. Молния была уже совсем близко. Он принялся считать вслух секунды между вспышкой молнии и грохотом грома:
— Тысяча-один, тысяча-два …
— Еще не поздно передумать.
Она не могла об этом не сказать. У нее не было времени объяснять, что влечет за собой такое превращение: необходимость подставляться под огонь с интервалом в несколько десятков лет и поначалу слабый, но с каждым разом все более основательный сдвиг в мозгах, который в один прекрасный день лишит его рассудка. Кроме того, некоторые болячки после превращения могут вернуться и даже усилиться, в то время как иммунитет к ним будет таять. В его случае речь шла о вампирской жажде крови.
Если бы у нее было больше времени, она подождала бы встречи с Байроном и попросила его о помощи. Поэт вроде бы вынужден был обновляться не так часто, как она. Возможно, Диппель успел усовершенствовать процесс, прежде чем «вылечил» поэта от эпилепсии.
— Нет, уже поздно. Уже много лет, как поздно. — Он заглянул ей в глаза. — Если есть хотя бы ничтожная надежда, что это поможет сдерживать вампиризм, я не могу упустить такой шанс. Я уже долгое время нахожусь на грани и чувствую, что начинаю сдавать. Рано или поздно я убью кого-то.
Она понимала. Иногда Сцилла оказывалась хуже Харибды.
— В любом случае ты можешь стать третьим колесом для моего велосипеда, пока я не научусь на нем кататься.
— Договорились.
Нинон набрала во второй шприц дозу адреналина и амфетамина.
В последнюю очередь она сняла контактные линзы — будет очень нехорошо, если они растают прямо у нее на глазах. Она подняла взгляд, и он впервые увидел ее истинные глаза. И судорожно вздохнул. Она знала, что ее радужка стала абсолютно черной. Кожа тоже начала светиться. Она надеялась, что никто не додумается взглянуть на крышу церкви, иначе слухи о том, что церковь посетил ангел, обеспечены.
— Я бы с удовольствием освободила тебя от этой части действа, — сказала она между завываниями ветра.
— Мне не нужны поблажки.
— И все же…
— Знаю. Я тоже не могу сказать, что мне до ужаса хочется сделать тебе больно…
Нинон скинула с себя остатки одежды. Она осторожно легла сверху, животом к животу, с силой зажав в кулак цепи на его запястьях. Она чувствовала гулкое биение его сердца. При других обстоятельствах поза выглядела бы весьма эротично, но сейчас они не способны были испытывать ничего, кроме томительного предчувствия ужаса.
— Тысяча-один… Молния следит за мной, правда?
— Нет, скорее за мной. Держись, — пробормотала она. — Сейчас будет не самая приятная часть.
Мигель, проследив за ее взглядом, повернул голову на восток, туда, где кипящая буря уже переваливалась через зубцы церковной стены. И снова взглянул ей в лицо. Она смотрела не на облака. Он опустил взгляд, чтобы понять, куда же она все-таки смотрит. Два шприца, которые она приготовила, лежали неподалеку на рюкзаке. Ее доза, более маленькая, была ближе.
— Мне нужно будет схватить их моментально. До того как у меня остановится сердце и я лишусь зрения, — пояснила она. — Мы оба ослепнем, и у нас будет только минута, максимум две, чтобы успеть, прежде чем мозг начнет разрушаться. Если со мной что-нибудь случится, ты должен…
Гром грянул прежде, чем она успела договорить.
Воздух вокруг застыл, потрескивая, как ледяная корочка на воде.
— Тысяча-о… — только и успели произнести его губы, как в них угодила странная синяя молния. Этот удар они могли только почувствовать, но не услышать.
Крик рвался наружу, но легкие парализовало. Было такое чувство, что налетел целый рой ополоумевших ос, которые ринулись к коже, вгрызаясь в мышцы. У Нинон в голове вдруг прогремел гром, словно взорвалась граната, разрывая мозг на куски и превращая его в кучу ошметков. Свет и жар проникли в каждую клеточку ее тела, разнося по нему жестокое пламя. Это был огонь разрушающий, но в то же время и созидающий. Но он не походил на нормальный огонь — под его воздействием все внутри таяло и меняло форму. Он наполнял голову убийственным шумом, который нельзя было слышать ушами, а только почувствовать как пульсацию, прошедшую по волокнам соединительных тканей, потрясшую каждую молекулу ее тела и перемешавшую их между собой.