Нинон поежилась от этой мысли. Уж она-то знала, каково это воскресать из мертвых в одиночестве и темноте.
Все экспонаты музея производили гнетущее впечатление. На многих телах не было одежды, за исключением разве что туфель и носков. Но самое неизгладимое впечатление на нее произвело иссушенное тело беременной женщины. Экскурсовод, игнорируя либо уже перестав замечать ужас в глазах посетителей, тем временем рассказывал о природной засоленности и нитрации почвы, что и вызывает мумификацию тел. Нинон склонилась к витрине, в которой находилась самая молодая мумия в мире, и ощутила знакомую тяжесть неприязненного взгляда. А поскольку единственный мужчина в зале был давно мертв, да к тому же без глаз, она испытала привычный ужас. Оцепенение поползло по телу, делая ее холодной и слабой, словно жертва вампира. Никогда ее страх не оказывался беспричинным либо вызванным неуемной фантазией. Она не могла ошибиться — интуиция слишком часто предупреждала ее о надвигающейся опасности, посылая леденящие тело сигналы, предвестники беды. Она всякий раз ощущала, когда Сен-Жермен прокрадывался в ее сны. Сон превращался в полумрак, в котором двигались жуткие тени, в бесконечный коридор, освещенный лишь призрачным светом Рук Славы, завоеванных его отцом. Но никогда раньше он не приходил днем, с тех самых пор как она сбежала из Нового Орлеана. Это было плохим знаком. Это означало, что круг его поисков сужается.
Она немедленно покинула Гуанахуато и отправилась в пустыню Чихуахуа, потому что до нее долетели слухи о странных ритуалах, проводимых там во время летних гроз, как то воскрешение мертвых, изменение облика, левитация. А еще потому, что гостиничному клерку она сказала, будто поедет совсем в другом направлении. Для стремительного бегства из города, отказа от долгожданного душа в номере отеля не было конкретных причин, за исключением разве что обостренного чувства опасности, которое говорило о том, что преследователь дышит ей в затылок и что снова нужно бежать как можно быстрее и как можно дальше.
Элистер — нет, теперь уже Коразон — не горел желанием снова отправляться в дальний путь на их видавшем виды джипе, заслуженном ветеране автомобилестроения, который наверняка одним из первых сошел с ленты конвейера и, конечно же, был напрочь лишен такой мелочи, как амортизаторы. Поначалу кота хоть как-то развлекали птицы в шипах агав и нелепый вид мексиканской луговой собачки. Когда они проехали длинный, в форме трубки кактус, неотъемлемую часть настоящей пустыни, он перестал разглядывать наскучивший пейзаж и снова задремал. Это было мудрым решением, так как, чтобы быть на высоте, кот нуждался в восемнадцати часах полноценного сна.
Нинон понимающе охнула и полезла в сумочку за лакричной конфетой, чтобы смягчить кашель. По вкусу конфета напоминала анисовое драже, которые она обычно ела на ночь, чтобы освежить дыхание перед встречей с любовником. Конфета растаяла на языке и растеклась во рту сладким вкусом лакрицы. Этот вкус не соответствовал миру вокруг. Место, в котором они сейчас находились, было скорее горьким, нежели сладким. Оно резало глаза, во рту стоял неприятный привкус. Более мягкая природа казалась ей почти съедобной, любое растение можно было использовать для кулинарных изысков. Таким был берег ее детства: залитые солнцем земляничные поля, заросли апельсиновых деревьев, выращиваемых в теплицах, молочные фермы с нежнейшей травой, где фермеры делали широкие круги козьего сыра и пекли домашний ржаной хлеб, которым угощали путников и школьниц-беглянок. А потом были цветочные просторы лугов в Грассе…
Коразон дернулся во сне и тихо заворчал.
Но это место было совершенно другим, даже кот понимал это. Все здесь было колючим и грубым. Человек, которому случится потеряться в этой пустыне, умрет с голоду или отравится, если, конечно, сначала его не прикончит солнце. Если бы у нее был выбор, она бы устроила себе сиесту и проспала до тех пор, пока жара не уляжется, — даже если, поворачиваясь на бок, ловишь запах Судьбы на подушке рядом с собой. Ты знаешь, что это Смерть приходила и делила с тобой ложе, в то время как ты бредила демонами и призраками.
Ей нужно было отдохнуть. Покой, передышка от бесконечных тревог казались чем-то призрачным, недостижимым. Этой ночью, несмотря на полное моральное и физическое истощение, они с Коразоном не сомкнули глаз, так и пролежав всю ночь в убогой, душной гостинице в крохотном городке без названия, настолько мал он был. Хотя гостиница — это громко сказано, просто двухкомнатная халупа из необожженного кирпича, построенная рядом с полуразвалившимся баром, воздвигнутом еще в тысяча девятьсот двадцать девятом году в приливе непродолжительного воодушевления и трудового энтузиазма. Ни гостиница, ни бар, в котором она рискнула поужинать — иначе это не назовешь, — не видели тряпки и швабры с самого дня основания. Пожелтевшие простыни в ее комнате были припорошены чем-то подозрительным, поэтому она просто стянула их с кровати, постелив прямо на голый матрас свой спальный мешок. Наверное, в кровати жило несметное количество насекомых, а в углах комнаты виднелись прямые доказательства того, что по доскам пола, как по проспекту, разгуливали грызуны всех размеров и мастей. Несколько хвостиков скорпиона позволяли предположить, что является любимым блюдом обитателей.