У нас было два кандидата. Но поскольку нигде поблизости не было озера или ручья, я больше склонялся к кандидатуре Сен-Жермена.
Я стоял, прижавшись спиной к стене, — с этого места мне был виден лишь угол гостиной. Я хотел убедиться, что здесь по-прежнему никого, кроме меня, нет. Я в этом убедился. Но только сейчас я заметил деревянную лестницу, прислоненную к стене и ведущую к люку в потолке. Крышка люка была неплотно прикрыта, и заблудившиеся солнечные лучи проникали в комнату.
«Не обращай внимания, — приказал я себе. — Что бы там ни было, тебе этого видеть не стоит. К тому же там может быть ловушка. Просто подай Нинон сигнал, что дело сделано, и убирайся отсюда».
И все же спустя мгновение я уже карабкался по лестнице, убедив себя, что просто обязан узнать, все ли в порядке с джипом, никто ли его не нашел и не стоит ли кто-то или что-то у нас на пути к отступлению.
Я осторожно высунулся наружу, осматриваясь по сторонам в поисках ловушек, часовых или маньяков с топорами. Но ничего жуткого не обнаружил, за исключением разве что кучки дохлых тараканов да пары трещин на покатой крыше, выложенной саманом, которая нуждалась в срочном ремонте. И все же в нескольких местах глина была обожжена. Видимо, в результате удара молнии.
Эта мысль вызвала у меня легкое беспокойство, и все же я не торопился уносить оттуда ноги. С крыши открывался чудесный вид на город, и я сильнее, чем когда-либо, хотел убедиться, что мы с Нинон не угодим в ловушку, когда попытаемся отсюда выбраться.
До меня доносились едва различимые звуки музыки, играющей где-то слева. Только музыка. Никаких выстрелов и даже криков «Текилы!». Просто замечательно. Пожалуй, это означало, что кровожадный хозяин дома отправился выпить чашечку кофе, прежде чем гладить утюгом чьи-то кишки или готовить людоедский коктейль на скорую руку.
Я согнулся в три погибели и на четвереньках пополз к бортику крыши, стараясь не наступать на дохлых тараканов. По краям крыши на расстоянии четырех футов находились водосточные трубы, достаточно большие, чтобы засунуть в них руку, но при этом, чтобы что-то разглядеть, мне пришлось бы лечь пластом, чего я делать категорически не хотел. Я прислушался, задержав дыхание. Ничто не шелохнулось, не нарушило зловещего безмолвия. Даже птицы не кричали и собаки не лаяли.
Мне снова вспомнилось сравнение с городом зомби. Я не чувствовал их запаха, но это еще не означало, что их здесь не было, — они могли затаиться в домах в ожидании темноты.
Очень медленно я приподнял голову и выглянул из-за бортика. Все выглядело неутешительно. Возле джипа Нинон никого не было, но здесь совсем недавно произошло что-то очень нехорошее. Вряд ли наркоторговцы захотели уединения и отправили всех местных жителей отдохнуть в Пуэрто Валларта. Люди не станут уезжать, бросив дома и машины открытыми.
И этот ружейный шкаф, набитый наличностью, но только с одним карабином.
Я устремил взгляд в южном направлении. Некоторые дома рядом с городской площадью были празднично украшены по случаю фиесты или торжественного шествия. Цветочные гирлянды еще не успели увянуть под палящим летним солнцем. А для этого достаточно и дня. Видимо, прошло совсем немного времени. На площади был накрыт стол, заставленный едой, вокруг которого теперь роились мухи, здесь же стояли полупустые кубки с пуншем. И что еще хуже, некоторые фонари все еще горели. Что бы там ни произошло, случилось это недавно. Я не видел ни мертвых тел, ни крови, однако город сильно смахивал на кладбище. Понравилась людям вечеринка или нет, но их вывезли отсюда или убили, прежде чем они успели снять гирлянды и допить свою сангрию.
«Если верно второе и все они мертвы, — подумал я, — то дай Бог, чтобы жестокая смерть от рук врага искупила их прижизненные грехи и их заблудшие души обрели покой».
Я потер лицо. Это был настоящий полуденный ад, пейзаж, достойный пера Данте. Последний раз я молился еще в детстве, но давние знания прочно осели в подсознании и слова заупокойной молитвы сами пришли на ум.
Я снова почувствовал, что все плывет перед глазами. Солнце было в зените и пекло невыносимо, особенно здесь, на крыше с засушенными тараканьими трупиками. Пришло лето, и поврежденный молнией саман спекся в рассыпчатую глину, которая опадала со стен, словно сухой лишайник. Я завороженно наблюдал, как со здания напротив, кружась в воздухе и покачиваясь от хриплых гитарных аккордов фламенко, осыпается штукатурка.
Мне казалось, что солнце сожгло и мой мозг тоже. А иначе почему я вдруг неожиданно впал в ступор?