Затем пришла очередь и другого нижнего белья: шелковых панталон последнего фасона, хлопковых лифов, отделанных лентами, тонких белоснежных нижних юбок, пяти парам черных чулок из крученых нитей и еще десяти парам из шелка. За ними последовали ночные рубашки ручной выделки, монашеские покрывала и три элегантных халата из набивного фуляра,[2] хотя их и посчитали несколько устаревшими. И это лишь укрепило Кэтрин в желании приобрести именно их!
Потом Кэтрин препроводили в отдел верхнего платья, где она тут же оказалась окружена толпой приказчиков, натащивших целый ворох нарядов. Здесь были костюмы для прогулок, плащи, накидки из целых ярдов страусовых перьев, утренние туалеты, дневные туалеты, вечерние туалеты и, апофеоз всего, – бальные туалеты из тафты, атласа, шелка, кружев и бархата, один восхитительнее другого. Явился сам управляющий, дабы не оставить вниманием столь важную клиентку. Девушки-продавщицы суетились вовсю, пока Кэтрин не приобрела целый гардероб, втайне полагая, что вряд ли станет носить все эти вещи. «Ведь я битый час лишь покупала одни только шляпы! А время, проведенное в обувном отделе!..» – думала она.
Часть туалетов была тут же проложена слоями тонкой бумаги и упакована в картонные коробки. Другая же часть требовала более осторожного обращения. И пока вереница мальчишек-рассыльных перетаскивала покупки в стоявший у магазина кеб и отряженный управляющим приказчик доставлял имущество мисс Энсон в отель самолично, Кэтрин в обществе миссис Прентис отдыхала в уютной чайной на верхнем этаже здания, любуясь чудесным видом Лондона.
Донельзя утомленная, Кэтрин скинула туфли под складками скатерти, ниспадавшими со стола, и мечтала о том, чтобы сбросить с себя еще и алый корсет, в котором она осталась с целью довести до совершенства силуэт своих платьев.
– Я бы с удовольствием сейчас его выбросила, – откровенно призналась она, пока ее компаньонка заказывала чай и маленькие пирожные с кремом.
– Это вряд ли доведет вас до добра, – с ученым видом провозгласила миссис Прентис. – Вам просто необходимо чувствовать себя подтянутой. Не забывайте, что кроме всего прочего вам это поможет и в моральном отношении. Постоянно ограничивая вас, корсет поддерживает самоконтроль и не дает проявиться вспышкам характера. Это как нельзя лучше дисциплинирует дух и тело.
«Какая глупость!»– думала при этом вдовушка, вспоминая свои собственные вспышки в обществе Седрика. Но поскольку речь ее была обращена к юной неискушенной девице, от которой она к тому же теперь зависела, она опустила собственные циничные убеждения, что эта броня из китового уса способна заставить мужчину рухнуть на колени перед дамой, которая останется все такой же стройной и несгибаемой. Ее брак с Чарли был браком по расчету, и хотя ей попался добрый супруг, в их союзе начисто отсутствовал романтизм. И вот теперь, пользуясь положением вдовы и матери, она наверстывала упущенное изо всех сил. Седрик был опытным любовником, но он так редко появлялся! Миссис Прентис была бы не прочь найти утешение и у другого мужчины, но не смела. Следовало заботиться о репутации.
– Как я буду носить все эти вещи в жару, в Новом Орлеане? – жаловалась Кэтрин. – Я не привыкла к ним. Господи, да я вообще летом стараюсь одевать как можно меньше одежды.
– Женщины призваны быть бесконечно терпеливыми. – Миссис Прентис изящно коснулась рукой шляпки, подколотой к ее волосам длинными острыми булавками, и обозрела салон в надежде произвести впечатление на посетителей. – Иначе они бы не смогли рожать детей. Я всегда носила корсет, даже когда мы с Чарли были в Индии. Да будет вам известно: правила надо соблюдать.
Кэтрин подумала, что это просто глупо, но не могла не поддаться очарованию купленных нынче нарядов. За ними должны были быть приобретены украшения, и Седрик пообещал лично сопровождать ее к самым известным ювелирам и торговцам драгоценностями. Хотя он и не был экспертом в дамских туалетах, зато превосходно разбирался в камнях.
Когда некоторое время спустя Кэтрин появилась в Риллингтоне, ее невозможно было узнать, и миссис Даулинг в изумлении замерла на пороге.
– Боже милостивый! – воскликнула она. – Да вы с ног до головы истинная леди! Как же это могло случиться с вами?
Кэтрин тут же поняла, что поставили под сомнение ее целомудрие и миссис Даулинг всерьез опасается, что она продала себя какому-нибудь богатому развратнику. Ведь хотя она и присылала открытки из столицы, Седрик предупреждал, что не стоит упоминать о деньгах. Это могло разбудить в окружающих алчность, да к тому же на Кэтрин тут же обрушился бы поток жалостных писем с просьбами о деньгах. И теперь девушка поспешила успокоить добрую старую женщину, поведав ей невероятную историю с наследством, предварительно отредактированную Седриком.
Во время ее отсутствия пришло уведомление от епископа с требованием немедленно освободить занимаемый ею дом и с милостивым предложением сдать в аренду другой, на отшибе и, говоря попросту, в совершенной дыре. Кэтрин получила истинное удовольствие, составляя ответ, в котором сообщала, что отныне вполне независима, намерена перебраться в Новый Орлеан и не нуждается в подачках.
Седрик, как всегда предусмотрительный, нанес визит лорду Бутлейгу с супругой. В их особняке имелось достаточно места, чтобы сохранить столь дорогие Кэтрин отцовские бумаги до тех пор, пока не перевезут в Бристоль. Кроме того, с лордом Бутлейгом обсудили и судьбу манускриптов Джона Энсона. Кэтрин уже успела найти издателя, готового их напечатать и продать финансовой корпорации. Лорд Бутлейг с радостью согласился собрать все записи воедино, передать их издателю и проследить, чтобы тот соблюдал условия договора.
Не теряя времени, Кэтрин приобрела два пустых коттеджа на краю деревни и подарила один из них миссис Даулинг, а другой – Бет Карпентер. Она поставила условием, что миссис Даулинг станет присматривать за Бет, помогать ей распоряжаться собственностью и денежной рентой, которая также была назначена обеим. Кроме того, на имя миссис Даулинг она положила в банк весьма солидную сумму, которая с избытком обеспечила бы ее до конца дней.
– Но вы не пропадете? – в последний перед расставанием вечер спросила пожилая женщина, глядя на Кэтрин покрасневшими глазами. «Неужто она плакала? – внутренне изумилась девушка. – Наша несгибаемая миссис Даулинг? Нет, это невозможно!»
– Я вернусь, хотя и не могу сказать когда. Я не собираюсь навсегда оставаться за границей. Может быть, я продам свою землю и куплю что-нибудь здесь, в Сомерсете. Я еще не решила толком, – отвечала Кэтрин, сидевшая перед зеркалом в освещенной свечами спальне. Перед сном она расчесывала волосы, и их освобожденная от заколок волна спускалась ей до пояса.
Филлис Траг, гордая своим новым коричневым платьем, крахмальным передником и чепцом, закапчивала укладку вещей, поглядывая в сторону миссис Даулинг, встретившей ее довольно прохладно. С первой минуты знакомства они относились друг к другу как две настороженные кошки, ревнуя друг друга к молодой даме, которой служили. Филлис не завоевала расположения у обитателей дома викария: они тут же презрительно окрестили ее «горожанкой» и подшучивали над ее «кокни», тогда как она, в свою очередь, с трудом понимала их медлительную деревенскую речь. Она с радостью готовилась к отъезду в Бристоль, так как особняк лорда Седрика гораздо больше импонировал ее вкусам, нежели сельский дом викария. Но с еще большим нетерпением Филлис поджидала, когда же они наконец поднимутся на борт океанского парохода.
– Это все, мисс? – поинтересовалась она, подойдя к Кэтрин.
– Да, спасибо, Филлис, – отвечала девушка, встретившись с ней глазами в зеркале, стоявшем на подставке красного дерева.
– Тогда позвольте пожелать вам доброй ночи, мисс, и вам, миссис Даулинг. – Откланявшись, Филлис направилась было к двери, прихватив чулки Кэтрин, которые собиралась постирать.
– Доброй ночи, Филлис, – отвечала хозяйка с улыбкой при мысли о скрытой войне, происходившей в помещениях под лестницей.