– Но ведь ты с самого начала знала, что в один прекрасный день я женюсь, Лестина. – Адриен метался по комнате, заложив руки за спину, с мрачным лицом, – их ссора серьезно затянулась.
Она сидела на веранде своего миленького беленького домика. Домик располагался в той части Вьё Карре, где еще с довоенных лет предпочитало селиться общество, именовавшееся дети свободных цветных, – племя, занимавшее некое промежуточное положение между хозяевами и рабами: привилегированное, но все же несвободное. Любовное гнездышко Лестины находилось на узенькой улочке Св. Анны. Здесь все содержалось в идеальном порядке: уютный ухоженный садик, свежие цветы, каскадами спускавшиеся из многочисленных кашпо, всегда готовый обед и она сама – всегда красивая, всегда ожидавшая его прихода.
– Я думала, что это будет покорная простушка, – дрожащим голосом ответила она. Хотя Лестина зачастую добивалась своего, играя на его тщеславии, все же это была не обычная, согласная на все одалиска, а сильная женщина, которая не хотела уступать без борьбы.
– Да откуда ты знаешь, что она не такая? – Он уставился на нее, выпятив губы, растрепанная прядь свисала ему на лоб.
Лестина резко рассмеялась:
– Ты что, забыл, с какой скоростью в этом городе распространяются слухи? Ничто не может случиться у вас, в ваших больших домах, без того, чтобы через полчаса не стало известно здесь.
Легкий ветерок зашелестел занавесками. Адриен явился сюда, когда уже стемнело, и нашел Лестину в портике: изящная, нежная, облаченная в белый муслин распространявший аромат сандала, – она ждала его. В сумерках ее кожа нежно отсвечивала, тогда как волосы и глаза сливались со тьмой.
– И какие же слухи ходят по поводу ее? – Он рухнул в кресло напротив, нетерпеливо ослабил узел галстука и потянулся за графином с виски.
– Что это – леди, которая всегда знает, чего хочет. Что по нашим понятиям она весьма странная, одним словом, англичанка, но при этом очень даже красивая. – Стоявшая на столе лампа под плотным абажуром выхватила из темноты овал ее лица и тени от ресниц, скрывавшие ее взгляд.
Ночь была безлунной и облачной, сырой удушливый воздух поднимался от реки, и реявшие повсюду, комары десятками сыпались на скатерть, опалив в пламени керосина свои прозрачные крылышки. Закончился еще один жаркий день.
– Запруды между плантациями вот-вот пересохнут, а на дорогах полно пыли, – задумчиво произнес Адриен, и его пронзило болью внезапное видение Валларда – такого, каким он был когда-то. Он покачал напиток в бокале и искоса посмотрел на Лестину. – Завтра она уезжает в «Край Света».
– Я знаю. Отправляется на своем пароходе, – сказала она, спокойная и задумчивая. Что же кроется в глубине этих бездонных глаз? От этой мысли Адриену стало не по себе. «Что она на самом деле чувствует, этот темнокожий дикий ангел? Зная ее, нетрудно предположить, что она мечтает о моей смерти». Он невольно вздрогнул.
– Кто-то подбирается к твоей могиле? – откровенно спросила Лестина с сухим смешком.
– Не будь дурой! – рявкнул он. Издалека раздался крик птицы, но тут же умолк, словно ей свернули шею. В ночи был слышен лишь монотонный стрекот цикад, равнодушный ко всему на свете.
– Успокойся, chéri. Ты снова поругался с матерью? – Лестина положила ему руку на колено и придвинулась так, что его ноздрей коснулся запах ее кожи.
– Она с ума сошла с этой свадьбой. Можно подумать, что мы особы королевской крови. Что за глупость!
– А разве это не так? По крайней мере, она в это верит. – Лестина прохладными пальцами отвела с его лба непослушную прядь.
– Но ведь тебе понятно, почему я иду на это, правда? – Он сжал ее руку и поцеловал ее сначала в ладонь, потом с тыльной стороны, и вот его губы поднимаются все выше по шелковистой коже.
– Да, но ты уже успел переспать с нею. – Она была взвинчена, и напряжение не отпускало ее. Адриен попробовал смягчить Лестину, но она остановила его, когда он уже хотел поцеловать ее в губы. Она вздернула голову, заглянула к нему в глаза и сказала: – Не держи меня за идиотку. Это оскорбительно. Я знаю, когда и где это случилось. Тебе было приятно? Смогла ли целомудренная мисс Энсон доставить тебе наслаждение?
Он вскочил на ноги, обнимая и целуя ее. Несколько долгих минут они стояли у входа в галерею.
– Лестина, Лестина, – мучительно простонал он. – Это случилось лишь однажды, всего однажды. Я должен был через это пройти. У меня не было выхода. Это ничего не значит для нас. Я клянусь тебе в этом.
– Ах, chéri, какой же ты еще мальчишка, – горестно отвечала она, прижавшись лицом к скользкому лацкану его вечернего фрака. – Ничего не значит жена, поджидающая тебя дома? Жена-англичанка, которая будет требовать от тебя верности? А что станет, когда она нарожает тебе детей? Неужели ты думаешь, что я вынесу, встретив на улице вас всех – белую чету с белыми малышами, прогуливающуюся по парку или по набережной воскресным днем?
– Но ведь так здесь всегда происходит, – возразил он, целуя ее шею и лаская груди.
– Даже теперь, когда мы все стали свободными гражданами Соединенных Штатов? – Лестина и сама не верила в слова, подсказанные отчаянием.
– Пройдет смена нескольких поколений, пока рухнет кастовая система – если это вообще случится, – неуверенно отвечал он, сам не понимая, хочет он того или нет.
– Полагаешь, я сама об этом не знаю? – тяжко вздохнула Лестина. – Обычаи, которым уже два столетия, не отменишь простым росчерком пера или распоряжением правительства. Даже самые последние, спившиеся моряки-ирландцы третируют нас, как черных, почитая себя выше только оттого, что у них белая кожа.
Адриен, предпочитавший не задумываться над подобными материями, поспешил сменить начинавшую раздражать его глобальную тему беседы, обратившись к личностям:
– Кэтрин придется выучиться нашим обычаям и смириться с тобою.
– Ты не рассказал еще ей обо мне? О твоей игрушке? – Несмотря на его ласки, в глазах ее полыхал гнев. И, поскольку он не нашелся с ответом, язвительно добавила: – Конечно, ты промолчал! Разве можно пугать милую маленькую мисс! Мама рассердится на тебя за это.
– Она бы ничего не поняла. Пока не поняла. Дай ей время, и она смирится.
Она резко освободилась из его объятий и вышла на веранду, облокотилась на перила и стала разглядывать мыльные деревья, молчаливыми часовыми возвышавшиеся в саду. Где-то слышался собачий лай, и золотистые огни фонарей все еще сияли на улицах Французского квартала.
Их обычаи! А она-то воображала, что сможет пережить это, что ее не убьет весть о том, что Адриен женился. Она с самого начала знала, что ей никогда не суждено быть той, которую он когда-то поведет под венец. Временами она грезила, что они могли бы отправиться в Париж, где табу на смешанные браки соблюдалось не столь незыблемо, – но ведь тогда им было бы заказано возвратиться в Луизиану, даже теперь, когда всем пообещали равные права. Готовая навсегда расстаться с родиной, принести для него эту жертву, она понимала, что он никогда на такое не пойдет, и твердила себе, что должна безмерно радоваться тому, что уже имеет.
Возможно, она как-то бы смирилась, если бы его невестой оказалась креолка, но эта английская девица – совсем иное дело. У Лестины были шпионы и в Бовуар-Хаусе, и в особняке Ладуров на Рю Рояль. Лестине достаточно было лишь дернуть за ниточку этой хитрой сети, и тут же ей доставлялись самые свежие новости. Люди черной расы, связанные в одну цепь страхами перед хозяевами и суевериями, по-прежнему поддерживали друг друга. Размахивавшие флагами и кричавшие на демонстрациях о свободе и демократии политиканы сумели лишь едва зарябить поверхность этого болота.
– Она не такая, как все, и на нее работает белая служанка. Ее мало волнует, кто что про нее скажет, а свои платья и все прочее она покупает в том новом магазине у Понтабла Билдингс, что содержит Жаклин Ламарш. Вид у нее такой, будто под платьем у нее нету корсета, да и еще кое-чего. А еще она таскается на кухню да болтает с поваром, а наряжается при этом прямо в передник и в тюрбан – вот вам и пожалуйста, – докладывала ей Кандида, наполовину француженка, наполовину сенегалка, с которой Лестина была знакома с детских лет. Как и многие квартероны, чье благополучие пошатнулось из-за войны, она была вынуждена пойти в услужение и теперь работала в Бовуар-Хаусе. – Она всегда поступает так, как ей заблагорассудится, – продолжала Кандида, – да только теперь, похоже, она совсем повредилась в уме из-за любви к мичи Адриену. Прям чумная ходит.