Но вот они покинули линию берега, свернув на тропинку, которая уводила в глубину безмолвных зарослей. Некоторое время ехали молча. Свет, пробивавшийся сквозь листья, придавал искривленным старым дубам удивительную четкость и словно приближал их к тропинке. Затем лес поредел, а почва стала суше. Они выехали на поляну, где увидали останки Валларда: полуразрушенные, но непокоренные. Особняк был возведен из огромных обтесанных камней, изуродованные козырьки над дверями и архитравы над окнами словно застыли в судорогах, а остатки литых решеток, изъеденных ржавчиной до неузнаваемости, все еще создавали представление о том, каким элегантным и изящным был этот дом, почитавшийся когда-то самым роскошным особняком в округе.
Теперь он стоял пустой, заброшенный, превратившийся в приют для полчищ насекомых. Не отрывая глаз от дома, Кэтрин машинально приподнялась в седле, но так и не спустилась на землю, пока Адриен не подхватил ее за талию и не помог ей. Тишина казалась гнетущей.
Справа от дома располагался garçonnière, по другую сторону – огромный бассейн, на дне которого пышно разрослись кусты бугенвиллии. Дальше, в окружении кирпичных стен, возвышалось помещение для переработки сахарного тростника. Когда-то давно в прохудившуюся крышу упало семечко, занесенное сюда птицей. За годы из него выросло пышное дерево, проросшее сквозь потолок. Еще дальше виднелись развалины различных служб, амбаров и хижин, где прежде жили рабы.
– Смотри, куда ступаешь, – предупредил ее Адриен. Взяв Кэтрин за руку, он повел ее вверх по широким ступеням, расколотым корнями сорняков, что коренились в трещинах камня и раскрывали перед ними бледные бутоны.
Перила на галерее были проломлены во многих местах, входная дверь, разбитая вражескими солдатами во время штурма, едва держалась на одной петле, зато в холле сохранился почти нетронутым прекрасный ало-белый узор плит, полускрытый ворохом залетевших сюда сухих листьев, шелестевших у них под ногами.
Она посмотрела на Адриена. Его лицо оставалось непроницаемым. «А ведь это не первый его визит на пепелище», – подумала Кэтрин. Он повел ее через анфиладу комнат, в которых осколки разбитых когда-то светильников ярко сверкали под слоем покрывшего их праха.
– Солдаты стреляли по ним, как по мишеням, – сказал он.
Из обрушившейся кладки второго этажа выпирали остатки колонн, поддерживавших перила лестницы. Кэтрин прошла следом за ним наверх и, стоя подле него на полуобрушенной галерее, оглянулась на холл, который, несмотря на царивший в нем хаос, все еще производил грандиозное впечатление. Время, столь безжалостно обошедшееся с Валлардом, не в силах было вытравить из его стен атмосферу, впитанную Адриеном с материнским молоком. Прежде всего – изысканная, томная скука. Она буквально сочилась из обвитых лианами каменных стен, из балок и перекрытий потолка. Изобилие и высокомерие. Надменные плантаторы, правившие окрестными землями, властелины надо всем живым и неживым. Их дамы, блондинки или брюнетки, озабоченно выбирающие между томной скукой или развлечениями, устроенными для них рабами. Королевы и принцессы если и не по праву рождения, то по образу жизни.
Их призраки обитали в каждом углу этих развалин.
Адриен развернулся и прошел к ближней двери. Прислонившись плечом к косяку, он широко зевнул с душераздирающим стоном. Отступив в сторону, он, позволил Кэтрин войти. Она оказалась в просторной сумрачной комнате. Свет, проникавший сквозь завесу листвы, окрасил все в зеленые тона. Здесь сильно пахло зеленью, словно в парнике. Как и везде, почти все в этой комнате лежало в руинах. Изуродованная мебель, разбитые зеркала, ободранные с гардин занавеси, изорванные, валявшиеся на полу. Но даже среди этого запустения, от которого комната казалась еще более огромной, подавляла своими размерами царившая здесь поныне массивная кровать.
– Вот здесь я появился на свет. – Голос Адриена эхом отозвался среди голых стен. – И я бы хотел, чтобы здесь же появились на свет мои дети, как когда-то мои предки. Здесь жили Ладуры до самой войны.
Кэтрин почти физически ощутила, как прошлое навалилось на нее. В ушах зашумело. Было ли это игрой воображения, или она на самом деле услышала стук копыт и шелест колес по гравию? Она выскочила через остатки раздвижной двери на галерею, взаправду надеясь увидать чернокожего возницу и свирепых телохранителей в ливреях, замерших на запятках экипажа, мелькающего меж метелок сахарного тростника на подъездной аллее.
Однако сад был совершенно пуст. Она не увидела ничего, кроме остатков былой роскоши, разоренной когда-то завоевателями, а теперь окончательно уничтоженной матерью-природой.
– Кэтрин, осторожнее! – Голос Адриена и его руки, втащившие ее обратно в комнату, вернули девушку к действительности. – Здесь все ужасно ветхое. Дому необходим капитальный ремонт.
– Ты был бы рад этому? – Она почувствовала, что опять погружается в это ужасное состояние полутранса-полузабытья.
– О да! Это моя мечта. – И он покрепче прижал ее к себе, целуя в волосы.
– Значит, мы сделаем это, – пообещала она, припадая к нему. – Ты получишь свой Валлард, милый. У меня хватит для этого денег. Но я бы хотела остаться жить в «Крае Света» и в Бовуар-Хаусе.
– Конечно! Как ты захочешь. А здесь мы устроим маму. Это сделает ее такой счастливой. – И он понизил голос до хриплого шепота. – Ты родишь нашего сына в этой комнате. Может быть, мы сумеем зачать его на этой кровати.
Он посмотрел в ту сторону, и Кэтрин тоже – посетившая его идея не пришлась ей по вкусу. Она вовсе не хотела отправиться по стопам десятков других женщин, которые были рабами мужчин не в меньшей степени, чем африканцы, ютившиеся в хижинах из пальмовых листьев. Однако, чтобы не обидеть его, она заставила себя кивнуть и улыбнуться.
– Почему ты решил, что это будет мальчик? У нас может родиться целая куча девочек, – поддразнила она его, счастливая уже тем, что осталась с ним наедине, без его матери, без Джеффа и Феликса.
Неожиданная перемена в его лице ошеломила Кэтрин. В глазах заполыхал огонь, а милые черты закаменели.
– Ох, нет, chérie. У меня должен родиться именно сын.
– А если я окажусь неспособна родить? – В комнате было душно, но ее почему-то бил озноб. – Что ты станешь делать, Адриен? Разведешься со мною?
– Как бы я смог это сделать? Наша церковь не признает разводов, – отвечал он, отстранясь от Кэтрин и мгновенно помрачнев.
– Даже если сам Папа даст разрешение? – «Боже, как же плохо я его знаю, – подумала она. – Но как же тогда быть, если жена оказалась бесплодной или не способна зачать ребенка нормальным способом? Может быть, разочарованный муж сможет избавиться от нее иным путем? Может быть, он прибегнет к убийству, чтобы овдоветь и иметь право жениться вновь?»
– Это что еще за глупости? – небрежным тоном осведомился удивленный Адриен, сверкая белозубой улыбкой. – Насколько я знаю, человек обязан смириться с Божьей волей, вот и все.
– Ну а если он вообразит Богом себя самого? – не унималась она.
– Кэтрин, не богохульствуй, – оборвал он ее довольно сурово, что показалось ей совершенно ни к чему. Впрочем, Кэтрин давно поняла, что он редко улавливает ее английский юмор.
– Прости меня. Я не хотела тебя обидеть. Не принимай мою болтовню всерьез, – торопливо проговорила она, стараясь вернуть то ощущение близости, что так скрасило сегодняшнее утро.
Достичь этого наверняка можно было лишь одним способом, и Кэтрин покосилась на кровать. Ее покрывал толстый слой пыли, наполовину сползшее одеяло свисало на ступеньки, окружавшие сие сооружение, – оно оказалось слишком тяжелым, чтобы его украсть вместе с остальной мебелью. Неколебимое, словно скала, неподвижно закрепленное в хозяйской спальне, это ложе стало символом брака и продолжения рода, власти и фамильной гордости.