Он спустился в буфет один, и когда уже сидел в одиночестве за дальним столиком и пил вино, в столовой появились и Лучко, и Наташа, и Ольга. Втроем они купили бутылку шампанского и, "не замечая" Вадима, сели в центре зала. Тогда он тихо поднялся и ушёл. Идти на танцы ему расхотелось. Навалилась вдруг необъяснимая грусть. Такая случалась с ним, когда служил на северо-востоке Архангельской области во внутренних войсках министерства внутренних дел. Там они охраняли лагерь с политическими заключёнными. Официально им не говорили, что на лесоповалах отбывают каторжные сроки "политические", но, тем не менее, отлучаться из гарнизона в деревню охранникам не разрешалось. Даже по увольнительным запискам они "гуляли" в местном Доме офицеров, танцуя солдатик с солдатиком. Хотелось любви, поцелуев, которые видел в кино. О близости с женщинами, которые "приходили" к нему в постель только во сне - это были жёны офицеров, продавщицы из магазина - он и понятия не имел. Поэтому состояние грусти после трёх лет такой жизни стало почти привычной нормой для него, а робость и неуверенность в себе сделали ненормальной и его психику. Он до сих пор так и не смог узнать, что такое женщина, хотя ему уже шёл 23-й год.
Проходя по узкому коридору на втором этаже, Вадим заметил, что дверь в одну из аудиторий чуть приоткрыта, и вошёл. Осторожно пробираясь в темноте, он подошёл к дальнему окну и, глядя на большую и светлую луну в небе, подумал: "Вот и новый год. Для всех - праздник, а для меня - опять, как в гарнизоне. До чего же я всё-таки невезучий!"
Столы в аудитории были сдвинуты к стенам, поставлены друг на друга, словно кто-то собирался здесь устраивать танцы. Вадим догадался: это уборщицы мыли полы. Чувствовалась сырость, идущая от досок. Может, спешили, потому так и бросили всё, подумал он, принюхиваясь к острому запаху сигаретного дыма, оставшегося во влажном воздухе. Видимо, кто-то из курильщиков, поленившихся сбегать в курилку, уже побывал тут. Одним словом, в аудитории было просторно, темно и сыро. От этого ещё тоскливее стало на душе. "Как в казарме перед праздником!" - определил Вадим своё состояние.
Вдруг дверь сзади скрипнула, и он услышал, как в аудиторию кто-то вошёл - наверное, девчонки, шаги были лёгкие. И - сразу шептаться. Он узнал их по голосам, и сердце его обрадовано дрогнуло.
- Ой, Олечка, ну, не могу больше, не могу! Так жмут, просто сил моих нет!
- Ладно, снимай их и жди меня здесь. Заберу в гардеробной наши пальто, ботики - и назад! Дома будем встречать.
- Ты видела, сколько народу хлынуло по домам? Внизу сейчас, наверное, большая очередь.
- А что же ты хочешь? Многие будут дома встречать, вот и торопятся, чтобы к 12-ти успеть.
- Ладно, иди.
- Давай свой номерок...
Щёлкнул замочек на женской сумочке, потом раздался вздох облегчения, и на пол шлёпнулись туфли. А другие, на ногах Ольги, застучали каблучками по коридору. Наташа, оставшись одна, села возле двери на стол. Боясь испугать её, Вадим затаился в темноте, но от перенапряжения неловко шевельнулся - раздался явственный шорох.
- Ой, кто там?! - Наташа спрыгнула со стола, нащупала на стене выключатель и зажгла свет.
Вадим остолбенел: до чего же хороша была она в своём невольном испуге. Он смотрел на её изящную, зовущую округлостями фигурку, вспыхнувшие радостью глаза, и глупо, бессмысленно молчал.
- Вот так встреча! - обрадовано воскликнула она. - Прямо судьба... - И было в её словах, прорвавшихся сквозь сдержанность, столько взволнованного чувства, будто она встретилась с принцем из детской сказки, долго ждала его и истосковалась по любви, которой никогда у неё не было. Карие глаза стали отдавать тёплым ласковым блеском, высокая шея при короткой тёмной стрижке "под мальчика" горделиво откинулась, пунцовые не крашеные губы от прилива крови сделались сочными и улыбались, смуглое с впалыми щеками лицо ожило, словно от неожиданного вдохновения. Произошло непонятное для Вадима, сказочное преображение, которое дошло до него к сожалению, как свет от звезды - через много, много лет. И он понял, что это была жажда недолюбившей, недоцеловавшейся души, прикованной к цепи с 17-ти лет. Ну, а тогда он был и сам неопытен, и потому недогадлив. Да и некогда было...
Из зала приглушённо донёсся вальс. Вадим неуверенно, как лунатик, подошёл к ней и, приподняв руки, сделал приглашающий жест. Она приподняла руки тоже и плавно закружила с ним в медленном вальсе. Глаза их оказались совсем близко, и Вадим, забыв о робости, не понимая, что делает, осторожно поцеловал её в губы. Она не отстранилась. Напротив, от неё шли какие-то призывные, незнакомые ему, токи. Так же, как и он, не отдавая себе отчёта, Наташа потянулась к нему. Её сухие губы дрогнули, и они, оставив танец, стали целоваться. Возбуждаясь и заражаясь её страстью, Вадим всё сильнее сжимал её в объятиях и почувствовал, как она ответно прижимается к его взбесившейся плоти нижним мыском своего горячего живота. Затем её охватила дрожь, которая передалась и ему, но тут музыка смолкла, и они, так и не разнимая объятий, прошли к дальнему окну, возле которого он недавно стоял.
В косом прямоугольнике жёлтого света, падающего из окна на улицу, густо летели мохнатые пушинки снега. Они падали, падали - без конца...
- Выключи свет, - попросили губы Наташи.
Оторвавшись от её податливого тела, он пошёл к двери и выключил свет. С его исчезновением показалось, что и весь мир затих - оглох. Лишь снежинки всё падали, падали. Забыв обо всём, Вадим и Наташа опять стали целоваться. Страсть сближала их всё теснее, а желание толкаться друг в друга сделалось непреодолимым. От безумной страсти у Вадима кружилась голова, и было чувство, что он погружается в счастье, которое хотелось немедленно выплеснуть, соединившись по-настоящему. Невыносимость положения, в котором они очутились, не давала им опомниться и разлепиться, хотя в любой момент кто-то мог войти, и тогда неизбежен позор. Но и об этом они уже не помнили и не думали, влекомые одним чувством - желанием слиться. Это было как наваждение, направляемое на них с луны какой-то неодолимой силой, с которой они не могли справиться, да и не хотели уже.
- С новым годом тебя, Наташенька! - прошептал он, целуя её. - С новым счастьем!
- Спасибо. Но лучше бы нового не надо... - Голос был печальным.