- Приезжала она сюда в отпуск - одна, без мужа. Вы были женаты уже. Но ей хотелось на вас посмотреть, и она 2 раза приходила в университет. Говорила, что когда увидела в первый раз, у неё чуть ноги не подкосились, таким вы ей показались прекрасным, интеллигентным. Она говорила, похожим на Александра Блока. А в третий раз она и меня пригласила с собой. Хотя у меня-то к вам быстро всё испарилось тогда. А у неё вот - нет, так и осталось навсегда уже, до самой смерти.
- Как?.. - вырвалось у него. - Разве Наташи уже нет?!
- Умерла. Как она плакала тогда, бедная, когда я ходила вместе с ней в университет!.. Это уже на вокзале было, когда она мысленно с вами прощалась. У меня прямо сердце обрывалось. Она давилась, а не плакала. Я потому и рассказываю вам всё так подробно о её жизни, чтобы хоть немного загладить свой грех перед ней. Внушала ей, что она легко вас забудет. А получилось - наоборот. У нас и отец, как оказалось, был таким же. Несчастливым. Признался маме лишь перед смертью, что всю жизнь любил другую женщину.
- От чего Наташа умерла?
- Ездила в 76-м году на отдых в Карпаты, и там её укусил какой-то лесной клещ. Она не обратила внимания на это. А когда начался во всю энцефалит, было уже поздно, и спасти её не удалось. Да и диагноз долго не могли установить. Пока один врач-старичок не спросил её: не кусал ли её в лесу иксодовый клещ?
- Как нелепо всё, - пробормотал он, чувствуя, что не может сглотнуть застрявший в горле ком. И представил вдруг и себя молодым, и Наташу, и Ольгу, знакомых студентов и студенток, в которых они были тогда влюблены, и подумал: "Господи! Если бы мы хоть на сутки могли вернуться в ту жизнь. Как по-иному отнеслись бы мы все друг к другу, да и к жизни вообще. К сожалению, это возможно лишь в мыслях..."
Голос состарившейся Ольги доносился словно с того света:
- Муж её женился потом на другой, и счастлив по сей день. Дети теперь выросли - я имею в виду Наташиных. У них уже свои семьи. Ваш Серёжа - так и не знает, что отец у него не родной. Впрочем, об этом не знает и Владимир Эрнестович. Внешне Серёжа - похож на мать.
- Значит, мой сын обо мне даже не знает ничего?
- Да. Ему теперь - 37. Живёт в Ленинграде, у него двое детей. Зачем ему знать? Воспитал его Владимир Эрнестович, муж Наташи. Его он считает своим отцом, носит его отчество. Сами подумайте, нужна ли ему правда? Она его только расстроит, замутит ему душу.
- Да, - согласился он, вздыхая, - вы правы. Ну, а какая же у него фамилия? Это - вы можете мне сказать?
- Зачем? Нет-нет! Именно этого я вам как раз и не скажу, и не просите! Ни адреса, ни фамилии.
Возникла тягостная пауза. Наверное, надо было прощаться, но он из вежливости, а может быть, чтобы замять неловкость, спросил:
- Ну, а сами-то вы, где живёте теперь?
- А всё там же, в мамином доме. Она - тоже померла, через год после смерти отца. Дом перешёл ко мне. Это возле Строительного института - напротив, за овражком. Там частный сектор.
Он глухо обронил:
- Грустная всё-таки штука жизнь. - А про себя подумал: "Момэнто мори" .
- Да, - согласилась она. - Особенно у меня.
- А что такое?.. - насторожился он.
- Да так. Ни детей, ни мужа. Хотя замужем-то я побывала трижды. Но - каждый раз недолго и неудачно. Да и ощущала вину перед Наташей всю жизнь.
- А почему неудачно-то? - спросил он, глядя ей в выцветшие, нехорошие глаза. - Были алкоголиками, что ли? Или изменяли вам? - Он спросил её об этом просто так, не думая уже о ней, не жалея её. Напротив, у него было недоброе чувство к ней - испортила жизнь и ему, и даже не понимает этого, не винится. И тут прозвучал ответ, ошеломивший его:
- Нет, изменяли не они мне. - Она смотрела себе под ноги, но не от стеснения. Голос был твёрдым, не колеблющимся. - Выходила я каждый раз без любви. А потом - изменяла. Видно, Бог всё-таки наказал меня за Наташу. - Оторвав бессмысленный взгляд от земли, она внимательно посмотрела ему в глаза. - Ну вот, наконец, и вы знаете всё. Я, пожалуй, пойду. - Вздохнув, она решительно произнесла: - Хорошо, что я встретила вас, и мы поговорили.
- Да что же хорошего-то?.. - пробормотал он обиженно.
- Мне теперь будет легче.
- А мне - пожалуй, наоборот. Вы не думали об этом?..
- Ну, вам-то чего жалеть? - не согласилась она. - Вы свою жизнь прожили счастливо. - И ещё раз оглядев его всего и пожелав всего хорошего, исчезла.
"Ушла в свою жизнь, - подумал он. - Нагадила всем, рассказала, и ушла. Небось, ещё и свечку купит для церкви. И будет считать себя окончательно прощённой. А что станет с моей душой, ей наплевать".
Почувствовав, как в сердце входит жалость к себе и невыразимая тоска - чёрная, беспросветная, он простонал - тихо, от стыда за свою жизнь. Рядом никого не было.
Теперь, глядя на луну и зная, что где-то живёт и его сын, и внуки, Вадим Николаевич спросил себя, вспоминая последнюю фразу Ольги - "Вы свою жизнь прожили счастливо": "А счастливо ли? Господи! 38 лет прошло; 17 - её уже нет в живых. А я - только узнал об этом! И виновата во всём - эта стерва. Зачем она рассказала мне? Ну, зачем мне знать это теперь, когда ничего уже не изменить и даже не поправить?!"
По нелепому стечению обстоятельств в городе включилось в работу местное радио, и из репродуктора на стене в комнату вкатился медленный вальс, который когда-то доносился из новогоднего зала в пустую аудиторию. Рядом с Вадимом Николаевичем поплыло по комнате милое, полузабытое лицо Наташи, её приподнятые руки. И он понял, что уже до конца дней своих будет вспоминать её каждый раз, как только увидит луну или услышит этот вальс. А былое наваждение станет его последним и дорогим спутником.
Он отошёл от окна и остановился перед зеркалом. Под звуки медленного вальса на него смотрели оттуда не его глаза, а глаза несчастной собаки, сброшенной злыми людьми с поезда в заснеженную степь. Под самый новый год...
Конец
13 марта 1996 года,
г. Днепропетровск
----------------------