Он читал случайной собеседнице Шекспира, перемежая монологи рассказами о своей горемычной судьбе, достойной короля Лира. Когда-то бомж был богат, имел дом, машину и свое дело. Но заболел, запил, дети передрались за наследство живого отца и выставили его из дома, забрав все, даже паспорт. А узнав, что родитель обосновался на горке у второй бухты, дважды ходили его убивать - не вышло. Так-то, мамаша! И снова хрипел корявым едва разборчивым голосом:
Да охранят нас ангелы господни! - Блаженный ты или проклятый дух, Овеян небом иль геенной дышишь, Злых или добрых умыслов исполнен, - Твой образ так загадочен, что я К тебе взываю: Гамлет, повелитель, Отец, державный Датчанин, ответь мне! Не дай сгореть в неведенье, скажи, Зачем твои схороненные кости Раздрали саван свой;
Вокруг бродили худые коты, терлись грязными спинами, выпрашивая кусочек соленой рыбки, грудились сети, белесая лодка валялась обшарпанным брюхом вверх. Лорина не пыталась заботиться о человеке или зверинце, лишь приносила еды. Её не волновало, что собеседник не слышит её и вряд ли поймет, раз за разом Лорина выговаривала обиду: как Володька мог её бросить?! Почему не дождался, почему умер и оставил её вдоветь, вековать век. Предатель, предатель, проклятый гад! Я не желаю жить без тебя, нет, не буду... «Будешь, куда ты денешься» хмурился старый бомж. В мае его увезли в онкологию и оттуда бедняга уже не вышел.
Открывать гостевой дом не имело ни малейшего смысла - турист не ехал. Ждали войны, опасались за будущее, заявляли о политических предпочтениях. На весь поселок и полсотни номеров не заполнилось. Но Лорина все равно отперла «Лаванду», проветрила и убралась в комнатах. Она понимала, что придется обзаводиться помощником - держать гостевой дом без мужчины не справилась бы и молодуха. И оттягивала момент до последнего. Ей все еще попадались приметы и следы мужа, рубашки, пропахшие его табаком и потом, книги с заломанными уголками, обкуренные трубки, видавшие виды инструменты. Здесь он чинил дверь, там вешал картину, тут перетянул старенькую тахту - все своими руками. Разбирая гараж, она наткнулась на пестрый шарфик и размокшую фотографию - лица было не различить, а вот разрисованный шелк оказался приметен, Тата носила его, запах духов до сих пор не выветрился. Она вспомнила - несколько времени муж смотрел на художницу так же жарко, как и сама Лорина. Но это случилось тысячу миллионов лет назад, в невозвратном и радостном прошлом.
В поселке с зимы появились приезжие, хмурые и напуганные, говорящие с незнакомым акцентом. Звучало страшное слово «беженцы». Сердобольная Лорина подумала немного и заселила дом, взяв с гостей сущие гроши. Она раздала семьям вещи мужа и половину своих - наряжаться ей расхотелось. Собрала по друзьям кой-какую посуду, игрушки для детей, книги. Один из постояльцев, грузный немолодой мужик с крикливой женой и двумя шумными отпрысками, взялся помогать хозяйке. Сперва по доброй воле чинил и правил, потом Лорина предложила ему работу, дала зарплату и - скрепя сердце - ключи от машины. Руки у Николая оказались золотыми, сердце добрым, он старался успеть везде, останавливал ссоры, урезонивал семьи, ведущие себя слишком бесцеремонно. Иногда Лорина непроизвольно злилась, прикрикивала на помощника за ерунду вроде треснувшего стекла или пожухшей травы во дворике - на самом деле за то, что он не был её Володькой. Потом сама просила прощения, заглаживала вину подарками или деньгами.
Лето прошло незаметно. В сентябре Николай уехал к себе - забрать брата и старую мать. Вскоре прислал письмо: мать в больнице, брат ранен, я нужен здесь. Его супруга попричитала, поплакала, взяла детей и уехала к дальней родне в Смоленск - войны она боялась больше, чем разлуки с мужем. Новый помощник - тоже Никола, суетливый и разговорчивый мужичонка, нравился Лорине намного меньше, но в одиночку она не справлялась. Силы таяли. Она слышала чужие шаги по дому, видела куртку мужа на чужих узких плечах и рыдала ночами у себя в домике. И ходила на кладбище как на работу, плакала там, упрекала Володьку - зачем ты меня оставил.