За режимом Лорина следила неукоснительно - в семь утра поднималась и если погода сулила хоть какое-то тепло, шла с малышами на море, благо до моря рукой подать. Давала детишкам поиграть с галькой, помочить ножки, поплескаться в теплой ванночке между камней. В девять возвращалась домой - второй завтрак, утренний сон, игры. После обеда она сдавала мальчишек матери или няне, а в шесть вечера снова спешила на море за вечерними ваннами. Сама готовила драгоценный куриный бульон, ёйх фун оф, покупала домашний творог, парное козье молоко, фрукты по сезону - и никакой клубники, вдруг малышей обсыпет! Перед сном непременно пела им колыбельную Медведицы, выводя окрепшим голосом «Ложкой снег мешая, ночь идет большая, что же ты, глупышка не спишь».
Через месяц малыши пополнели, сделались золотистыми и покрылись веснушками как абрикосы - от местных не отличишь. Они дружно сидели на теплом песке, стучали камушками, плескались, заливисто хохотали, показывая новенькие белые зубки. Левушка уже твердо стоял на ногах и успел сделать первый шаг. Вадик (забываясь, Лорина все чаще звала его Владиком, искала и находила в нежных линиях черты покойного мужа) только примеривался, робея. Но было ясно - мальчик вот-вот пойдет. Говорили они по-прежнему между собой, на птичьем загадочном языке. Но то один то другой брал с земли камешек и протягивал «баба, на!». Отдыхайки на пляже ахали, охали и поздравляли бабушку со смышлеными, замечательными внучатами. Лорина с ними не спорила.
С Татой тоже все ладилось. Первые две недели она спала. Все свободное время спала беспробудно - только плач малышей моментально поднимал её с места. Потом начала понемногу выбираться в поселок, гулять с коляской в прохладные часы дня, загорать, упаковавшись в старушечий черный купальник, похожий на бронежилет. К середине июня начала бродить по горам, карабкаться по склонам, ездить верхом и плавать. Однажды уехала в город рано утром, вернулась с этюдником и коробкой питерской акварели. Увидев это, Лорина перекрестилась.
Волосы девочки отрастали, окружая курчавым ореолом задумчивое лицо, медвяный загар облил кожу, скрывая следы времени. Она похудела, подтянулась, успокоилась, и наконец, стала напоминать прежнюю Тату. Только походка осталась тяжеловатой и безупречная четкость линий ушла. Но теперь девочка выглядела живее и проще - не статуэтка, не идеал, а женщина, наконец-то ставшая матерью. От прямых платьев она отказалась, носила легкие сарафаны, и обувь стала покупать в магазине. Чуть подкрашивала глаза. Сменила духи - теперь ей шли томные нотки корицы.
На картинах у девочки распускались сказочные цветы, пролетали по небу караваны домов и котята играли со звездами. Появился новый сюжет - уютный прибрежный город и башня маяка, полная света. Из любой тьмы выходишь на этот свет, на негромкое пламя родной души. И куда б ни вели окольные глухие тропы - пока маяк зажигают, надежда длится. Навеки и до смерти.
В июле, поняв, что девочка уже приходит в себя, Лорина взяла её с собой на кладбище. Показала простой серый памятник с каллиграфической надписью «Счастье начинается тобой и тобой же кончится». Надпись Тата оценила, одобрила, потому что любила Ремарка, и восхитилась - как метко сказано. Они поплакали на могилке, прибрались, снова поплакали, оставили подношение, как подобает. По мнению Таты не следовало прикармливать ни кладбищенских псов, ни нищих, неопрятных и ленивых, как июльские мухи. Лорина пожала плечами - так всегда делают.
Она снова стала прогуливаться по набережной, навестила пару друзей, привела в порядок одежду и волосы. На сорок, как два года назад, она больше не выглядела, но и на семьдесят не тянула - спокойная зрелая женщина, чей закат уже светит. Любить без страха и упрека - вот в чем секрет! Лорина его разгадала. И радовалась каждому дню.
Она по-прежнему приносила крымские лакомства милой Тате, стучала в дверь и угощала: возьми. Исподволь любовалась, как хорошеет девочка, как выздоравливает, как высоко заносит полет фантазии и чем дышат новенькие картины. Хвалила работы, кивала, спорила, порой топала ногами и бранилась, как уличная торговка - Тата, смеясь, просила прощения. И сама старалась помочь - то забросит белье из номеров в стирку и развесит потом через весь двор, то дотащит тяжелые сумки, то побалует редким чаем или пирожным из «Миндаля». Порой Лорине казалось, что бог послал ей новую дочку.
Пару раз девочка порывалась поговорить по душам с гостеприимной хозяйкой, но Лорина под разными поводами уходила от разговора. Есть вещи, которые лучше не произносить вслух, даже если страшная тайна обратилась секретом Полишинеля. Прошлое прошло и уже не навредит настоящему. Ей, Лорине, тоже есть в чем покаяться, но молчание выйдет дороже золота. А по счетам они обе уже заплатили.