Под снегом Тата казалась неказистым гадким утенком. Но стоило волосам чуть подсохнуть, пряди закудрявились, заиграли сочным каштановым блеском. Порозовевшие губы припухли как у ребенка, легкий румянец подчеркнул восточные скулы, жемчужное ожерелье в два ряда обвивало длинную шею. Строгий покрой платья скрывал контур груди и талии, но подчеркивал неширокие бедра. На тонкой щиколотке обнаружился золотой браслет-цепочка, на правой коленке - большая родинка, похожая на жука. Двигалась гостья с порывистой, неуклюжей грацией породистого жеребенка, ей не хватало плавности. И ногти на руках обкусаны под корень, ни следа маникюра. А вот пятна краски остались, въелись намертво в кожу.
Смятение чувств охватило Лорину. Хотелось утешить девочку, взять на руки, как ребенка, убаюкать, прикоснуться губами к горячей коже виска, к робкой жилке на шее, запустить руки в густые теплые волосы и гладить, пока искры не затрещат. Уберечь от всего мира хрупкую прелесть, служить ей истово, с благоговением и отрадой. И любоваться вволю, не отводя и не пряча глаз...
О том, что ей порой нравятся женщины, Лорина знала давно. Но ни разу не выпускала на волю чувства, они угасали быстро и незаметно - полушутливый нетрезвый флирт, милые обнимашки и уверенность, что никакая страсть не стоит покоя семьи. И сейчас она не испугалась - влюбляться полезно, а девочка уедет наутро.
Бульон кончился быстро. И снег утих. Красный закат отразился в чашке зеленого чая, Лорина предложила подняться на крышу и осмотреть окрестности. Тата молча пошла за ней, цепляясь за узкие перила винтовой лестницы. Получится ли? Придав лицу выражение беспечной незаинтересованности, Лорина наблюдала краем глаза за гостьей. Густо-синее полотно моря, небо, перечерченное горбами кучевых облаков, морщинистые горные гребни, ещё припорошенные белым и огромные силуэты чаек-мартынов подействовали - девушка онемела. Приложив ладонь к щеке, она озиралась по сторонам, вглядывалась, впитывала в себя каждую ноту цвета. Старый приятель Крым смотрел на новую гостью и улыбался. Девушка улыбнулась в ответ.
Наутро она постучалась к хозяевам и с независимым видом поинтересовалась, сколько стоит снять номер на весь сезон. Насчет благотворительности у супругов была давняя договоренность, оба считали, что вредно работать себе в убыток. Но девочка небогата, мила и так хочется ей помочь. Да и получить в самом начале сезона изрядную часть дохода живыми деньгами совсем неплохо. Поэтому номер Тате выдали самый дешевый, маленькую мансарду без телевизора и биде. Зато и цену назначили божескую, как ближайшим друзьям.
Не без усилий Владимир Энделевич поднял по лестнице тяжеленный чемодан. Тата съездила в город, вернулась с этюдником, красками и новеньким телефоном, простым и прочным. Старый вместе с симкой она выбросила, даже не проверяя высохло или нет. Утром Лорина нашла под балконом позолоченное колечко с фальшивым камнем, но спрашивать ни о чем не стала.
В тот же день Тата начала рисовать. Несколько дней она провела на крыше, лихорадочно погруженная в свой поток. Писала, переписывала, безжалостно счищала краски с холста и начинала заново. Любопытство снедало Лорину, но она сдерживалась. Носила девочке чай и свежие булочки, меняла цветы в вазочке, развлекала беседами, если той хотелось поговорить, но хотелось ей редко.
Пыл выплеснулся в картину - кипучая стая чаек, пестрые крыши и белесый штрих моря. Из раскрытых клювов несся неслышный крик, мощные крылья грозили зрителю, ветер дул, угрожая смести с лица земли игрушечные дома. И добычей птиц были отнюдь не рыбы - крохотные фигурки девушек в пышных платьях. Воздух был им опорой, хищные клювы - дорогой к смерти. Или к спасению?
Молчаливая Тата подарила работу, точнее поставила перед фактом - едва высохшая картина, убранная в багет, украсила холл первого этажа. На мгновение Лорине почудилось в этом жесте особенное внимание, тень надежды, но иллюзий питать не следовало. Обоюдоострость всегда ощущается и в мужчине, и в женщине, посвященные считывают и особый блеск глаз и необъяснимую притягательность и текучую ласковость жестов и порывистую словно огонь свечи страстность. Любимец Афродиты, капризный Гермафродит всегда метит своих. А черные словно перезрелые вишни глаза Таты переполнял огонь иной страсти.
Соседи - такие же владельцы разукрашенных гнезд для залетных туристов - докладывали, что видели девушку то на сыпучем склоне, то на вершине горы, то в руинах заброшенного завода, то посреди табуна местных полудиких коней. Укрепив этюдник бог весть на чем, Тата писала - не то, что видела, но то что воображала - лошади становились кентаврами и снимали кино друг про друга, на заводе выпускали детали от человеческих сердец, с вершины горы взлетали сотни воздушных шаров...