Хихикнув, Тата хотела возразить, но Лорина её остановила. Не торгуясь, расплатилась за кольца и до самого дома не проронила ни слова. Неужели она стала настолько стара? Зеркало в ванной подтвердило «да, увы». Выразительной, полноватой Лорине удавалось долго сохранять свежесть, седина в светлых волосах почти не играла, но и шея, и руки, и подглазья, и отяжелевшая грудь и дряблый, желтоватый живот твердили «время». О чем она, дура, мечтала? На что надеялась? Не порти ребенку жизнь!
Тем же вечером Лорину ждало другое безрадостное открытие. На базаре неделю как появилась клубника. Благодарной Тате захотелось угостить щедрых хозяев. В неизменном коротком платьице она хлопотала на кухоньке первого этажа, взбивала пышные сливки, мыла ягоды, засовывая в рот то одну то другую помятую клубничину. Умиленная Лорина наблюдала за девочкой - любимая даже не подозревает, как она соблазнительна. Насупленный Владимир Энделевич попыхивал трубкой, постукивал пальцами по столу, тяжеловато дышал - не бронхит ли опять начинается. Может жар? Да, температура высокая.
В глазах мужа читался тот же неутолимый голодный огонь, который сжигал Лорину. Прячась за стеклами очков, Владимир Энделевич провожал взглядом каждую ягодку, ощупывал каждый пальчик, перемазанный красным соком, тщился проникнуть за расстегнутую на груди пуговку. Он вожделел. Влюбился. Или любил?
И полетели
Ни разу за все время брака Лорина не сомневалась в муже. Залихватские романы их юности означали лишь постель, выпивку и глумливую болтовню. А она, золотистая, гладкокожая, солнечная всегда оставалась первой, королевой и яркой звездой. Муж в пятнадцать выбрал её и выбирал до сих пор, всеми силами доказывая подлинность чувства. А теперь пялится на толстозадую курву... дорогую, ненаглядную Таточку. Прекрати! Прекрати немедля!!! Неожиданно муж снял очки и тяжело, как пьяный, посмотрел на жену. ...Я знаю, что ты знаешь, что я знаю...
Сославшись на внезапную мигрень, Лорина вышла из кухни, присела на скамейку, затененную густыми акациями. Ей хотелось кричать, бить посуду, выгнать к чертовой матери наглую профурсетку, схватить любимого мужа за грудки и трясти до полного осознания. А потом запереться с ним в спальне и любиться, что есть сил, до искусанных в кровь губ, до беспамятства. Володька мой, мой навеки и до смерти, не отдам его, не позволю! И Тату, сладкую девочку мою не отдам!
Холодное прикосновение заставило вздрогнуть. Заботливая Тата подкралась тихонько, протянула мокрое полотенце - мама боролась с головной болью компрессами, веря в целительную силу прохлады. Покорная Лорина подставила лоб, подчинилась безропотно. Слезы скатывались по её лицу вперемешку с капельками воды, заботливые руки девочки ласково отирали их. Никогда ещё женщины - старая и молодая - не были так близки.
Новое лето оказалось одуряюще жарким, полным мух, ос, медуз и сплошных беспокойств. Абрикосы не уродились, черешня загнила, огородная зелень высохла на корню. По поселку прошлись заезжие воры, в десятке домов вскрыли окна, позалезали внутрь и обчистили туристов до нитки. Владимир Энделевич притащил от магазина толстого прожорливого щенка, названного впоследствии Бимом, и скандалист визгливым лаем предупреждал о гостях, званых или незваных. Кутенок спас весь дом - новый гость из Самары, ворчливый отставной полковник, уснул в постели с сигаретой в руке, простыни затлели, и если б Бим не заблажил, перебудив хозяев, дело могло бы кончиться ой как плохо. В благодарность щенка закормили до безобразия, Тата стала выгуливать его в лес, чтобы бедняга не разжирел. Она любила собак, и глупый пес тоже влюбился - тявкал, крутил хвостом, подставлял лобастую морду, приносил палочки и даже кости - покушай мол, угощаю.
С хозяевами Тата держалась одинаково ровно, дружелюбно и чуть отстраненно - Лорине было не в чем упрекнуть девочку. И Владимир Энделевич с того дня вел себя сдержанно, стараясь избегать лишнего даже во взгляде. В супружеской спальне он в свой черед сделался страстен, но Лорина отвечала ему через силу - всякий раз ей казалось, будто муж воображает другое лицо и гладит другое тело. Она пристально наблюдала за ним днем и ночью, подсматривала, если он среди ночи выходил покурить во двор, старалась не оставлять наедине с дорогой гостьей. Её исступленность доходила до болезненных проявлений, проверок телефона и рубашек, упреков и брани на пустом месте. Лорине хватало мудрости не называть причину своего гнева, зато находилась сотня других.