Милая Тата тоже страдала - изобилие подарков и знаков внимания стало её тяготить, порой художница по нескольку дней жила в Судаке или Коктебеле. Изнемогая от ревности Лорина находила поводы для телефонных звонков, гадала - почему девушка так весела или что её огорчило. Кинжалом в спину оказался подслушанный разговор - богемная еврейка из Харькова посетовала на капризный норов хозяйки «Лаванды», а её Таточка ничтоже сумняшеся выдала «Климакс. Возрастное. Пройдет».
Лето длилось и длилось, как затянувшийся день сурка. Каждое утро умытая и розовая со сна Тата спускалась по винтовой лестнице, осторожно переступая маленькими ступнями, задевая за перила этюдником. Каждый вечер возвращалась счастливая, пахнущая полынью, морем и красками. Казалось, весь дом пропитался ей - стуком остреньких каблучков, тихим смехом, ароматом кофе и кардамона.
Однажды заезжий арт-менеджер какого-то там проекта купил у Таты картину по несообразно большим деньгам, художница задала пир и веселилась, беспечная как котенок. В тот вечер она чуточку перебрала и ластилась ко всем мужчинам, даже к Владимиру Энделевичу, ластилась неосознанно, тянулась к теплу. Встревоженная Лорина проводила малышку в мансарду, раздела и уложила спать. Будь хоть толика надежды, хоть один шанс... Но спугнуть и оскорбить девочку значило потерять её навсегда. Поэтому Лорина не прикоснулась к спящей, лишь погладила покрывало, вдохнула сладостный запах пота и закрыла за собой дверь. А потом долго караулила на площадке - не дай бог кто из гостей решит воспользоваться хмельным забытьем.
Двадцать третьего августа Тата утром собрала чемодан. Хмурый Владимир Энделевич повез девочку до вокзала, Лорина нашла повод и напросилась с ними. Ехали молча, все важное было сказано. На перроне гудела толпа, сияли прожекторы, наезжала громоздкая камера и некрасивая ассистентка командовала «мотор» - снимали очередной сериал. Лорине показалось, что и изящная фигурка Таты с развевающимися по ветру длинными волосами и высокий, сутулый Владимир Энделевич и она сама - часть чужого сценария. Стоит подняться по ржавой лесенке - выстрел хлопушки, «снимаем» и новый сюжет отпечатается на кинопленке...
Под сводами вокзала грянул марш - «Прощанием славянки» в Феодосии встречали приходящие поезда. Красный от натуги Владимир Энделевич загрузил чемодан в вагон, Тата проскочила следом. Дожидаться отправления не стали - долгие проводы долгие печали. Обниматься тоже не обнимались, помахали и тронулись восвояси, не оборачиваясь - смотрит ли девушка из вагонного окошка или ушла в купе. На рынке Лорина прикупила новую скатерть, черный тмин и пяток свежих кефалей, Владимир Энделевич взял домашнего вина у знакомого продавца, потом зашли в книжный, пообедали в грузинском кафе, послушали старого скрипача на набережной - каждое лето музыкант выходил к людям с неизменным чардашем. Поток туристов перетекал с набережной к сувенирным рядам и назад к мутному теплому морю, подростки раздавали флаера, маклеры кисли на солнце, выставляя таблички «жилье». Жизнь кипела. Но Лорине казалось, что все закончилось. Тяжелое предчувствие сжало грудь - Тата больше не вернется, исчезнет навеки. Словно прочтя мысли жены, Владимир Энделевич обмолвился о том же - улетела наша птичка с концами. Супруги ехали по перевалу, любуясь на ленты и простыни облаков и впервые за совместную жизнь ощущали себя одинокими.
Через несколько дней Лорина скаталась в город уже одна, измучила двух продавцов и выбрала себе приличный нетбук. Засела с ним в «Аркадии», подключилась к вайфаю и запустила поиск. У Таты нашлась страничка в контакте, Лорина зарегистрировалась Лорой Питерской, как её называли давным-давно, вместо фото поставила силуэт Петропавловки и упоенно изучила страницу девочки. Картины, картины, картины, чуть-чуть стихов, несколько фотографий. Но зато можно видеть зеленый кружок «онлайн». И знать, что где-то за тысячу километров Тата смотрит в экран и вспоминает Крым.
Волшебная игрушка заняла все свободное время Лорины. Она перестала засиживаться вечерами за чаем, пренебрегла уходом за розами и даже завтрак мужу иногда забывала подать. Зеленый огонек затмил все. Каждая редкая новость разбиралась по косточкам и обретала множество толкований - кого именно Тата нарисовала на портрете в серых тонах, почему засиделась в сети до пяти утра, кто безвестный «Монгол» прилежно лайкающий картины, и с каким «Чаем Чаплиным» девочка так оживленно спорит. Воображение уводило Лорину все дальше, и она уже не препятствовала фантазиям - бродила с Татой по мокрым улицам и чугунным мостам, пересчитывала статуи в Летнем саду, пила кофе с крохотными пирожными в уютной забегаловке и сцеловывала пятнышко крема со смуглой щеки. Праздник любви гремел и кружился, вальс бостон согревал душу и каждый крымский пейзаж говорил «помню». Лорина не замечала, что муж сделался молчалив и бледен, стал пить таблетки и чаще держаться за сердце, не видела потеков воды на стенах «Лаванды» и плесени на потолке в собственной кухне. Она летела.