Темное лицо Бартоломью покраснело:
– Ну что вы, конечно же, не похожи.
Он вскочил со своего стула так резко, что тот забалансировал на одной ножке, прежде чем опуститься снова на все четыре. Бартоломью наполнил свою чашку кофе, сделал большой глоток и поперхнулся горячей жидкостью. Эри подбежала к нему, чтобы постучать по его спине.
– Ну вот, – сказала она, как будто между ними ничего не произошло. – Теперь с вами все в порядке?
– Да, – он снова закашлялся, – спасибо, со мной все хорошо.
– Нет. Вы шокированы и, вероятно, испуганы, – повернувшись кругом, она направилась к камину. – Размножение человека – это не тот предмет, над которым задумывается хорошо воспитанная женщина, особенно незамужняя. Мы должны делать вид, что такого рода отношений не существует, и падать в обморок при любом намеке на что-либо столь вульгарное, как физиологические функции. Но, будучи женщиной, я остаюсь человеческим существом не в меньшей степени, чем мужчина.
Положив одну руку себе на бедро, а другой рассекая воздух, как ножом, она приблизилась к нему; глаза ее горели, ноздри раздувались:
– Это также не означает, что мы не испытываем тех же потребностей, что и мужчины. А поскольку именно мы вынашиваем детей и терпим боль во время их рождения, совершенно очевидно, что мы имеем право хотя бы на то, чтобы иметь полное представление обо всей этой процедуре до того, как мы ей подвергнемся.
В совершеннейшем затруднении Бартоломью потер сначала шею, а затем подбородок, уже темный от свежей щетины – она появлялась на его лице каждый вечер. В тишине, воцарившейся в комнате после ее тирады, было слышно, как трется о его загрубевшие пальцы щетина. Он взглянул на Эрию, которая по-прежнему гневно смотрела на него, как будто предлагая поспорить с ее утверждениями. Она определенно намеревалась вырвать у него ответ, и Бартоломью не представлял себе, как выпутаться из этого положения. Наконец он прочистил горло и, старательно глядя в сторону, произнес:
– Разве ваша мать не разговаривала с вами на эту тему, когда вы вступили в девичество?
– Моя мама умерла, если вы помните, когда мне было всего тринадцать.
Он вздохнул и уселся на обитый парчой стул, лицом к креслу-качалке у камина:
– А ваш отец?
– На мой семнадцатый день рождения отец сказал мне, что пришло время мне подумать о том, за какого мужчину я хотела бы выйти замуж. Когда же я объяснила, что мне было бы легче принять решение, если бы я больше знала о том, что от меня потребуется в супружеской постели, он долго хмыкал и мычал что-то невразумительное, пока наконец не сказал, что в кабинете его ждет срочная работа и он должен идти.
Бартоломью криво улыбнулся уголком рта. Он совершенно точно знал теперь, как чувствовал себя тогда Джеффри Скотт. К сожалению, у Бартоломью не было кабинета, в который он бы мог сбежать.
– Эри, мне кажется, что я – не тот человек, с которым вам следует обсуждать такие вопросы.
Она всплеснула руками, расхаживая перед камином:
– Тогда с кем? Я могла бы спросить у Эффи, если бы мы задержались там подольше. Она казалась такой доброй и открытой. Но прежде, чем я почувствовала, что знаю ее достаточно хорошо, мы уехали.
И снова Эри захотелось узнать, что еще преподнесет им судьба. Совершенно очевидно, что не брак. Не сейчас, по крайней мере. Это означало, что она действительно должна стать миссис Причард Монтир. Она повернулась, чтобы взглянуть Бартоломью в лицо.
– Через несколько недель я выйду замуж, но я не имею ни малейшего представления, чего ожидать и что от меня потребуется, – она опустилась на колени рядом с его стулом, глядя на него снизу вверх, и в ее голубых глаза сейчас было больше страха, чем гнева. – Это так ужасно – я имею в виду то, что происходит в супружеской постели, – что все боятся рассказать мне об этом?
– Нет, конечно…
– Тогда почему вы не объясните это мне?
Она сжала его бедро обеими руками, ее запрокинутое лицо выражало разочарование:
– Мама заставила меня пообещать, что я выйду замуж только по любви, и тогда все у меня будет прекрасно, сказала она. Видите ли, ее родители пытались заставить маму выйти замуж за мужчину гораздо старше ее, которого она никогда не видела, но к этому времени она уже полюбила моего отца. Они были так счастливы, Бартоломью. Иногда я чувствовала себя лишней, настолько они были поглощены друг другом. И я научилась не скучать в одиночестве, много читала и играла в самые фантастические игры со своими куклами. Но иногда я по-прежнему чувствую себя одинокой. У меня были друзья, с которыми можно было играть, но я не ходила в школу; у меня всегда была гувернантка. После смерти матери моими единственными друзьями остались Андреа и ее брат, Иан, которые жили по соседству. Мы с Андреа часто разговаривали о том, какой же такой большой секрет таится в замужестве, но она знала не больше, чем я. Иан был моложе нас, кроме того, он плохо воспитан. Даже если бы он и знал об этом, я бы его не спросила.
Эри опустилась на корточки:
– Когда мне было пятнадцать, я начала помогать отцу в конторе, как раньше мама помогала ему. Два других клерка были мужчинами, разумеется, и они были старше меня, – она состроила гримаску. – Я полагаю, даже если бы я была мужчиной, они вряд ли бы вели себя дружелюбно, поскольку их босс был моим отцом. А в последние три года мне редко предоставлялась возможность поговорить с другими женщинами, за исключением тети Иды и нашей кухарки Энид.
Бартоломью прервал ее вопросом:
– Разве вы не могли поговорить с кем-нибудь из них?
Эри рассмешила эта идея:
– Тетя Ида упала бы в обморок, а Энид бы уволилась, – ее лицо снова посерьезнело. – Полагаю, я не особенно беспокоилась об этом, поскольку считала, что со мной все будет точно так же, как и с мамой. – Эри выразительно всплеснула руками. – Что бы ни происходило в ее супружеской постели, ей это определенно нравилось.
Бартоломью заерзал на своем стуле, его лицо под загаром густо порозовело. Он попытался вспомнить кого-либо более подходящего, чем он, с кем ей бы лучше поговорить на эту тему, и ему захотелось, впервые с момента их появления в доме Апхемов, чтобы Оливия оказалась здесь, а не в Тилламуке. Он отогнал прочь мысли о Хестер – она считала, что только женщины низших классов открыто говорят о физиологических функциях. Заговорить на эту тему значило предположить, что его жена принадлежит низшему слою общества. Этого она не выносила, поскольку подобное утверждение было бы недалеко от истины, несмотря на все усилия, которые она предпринимала, чтобы убедить окружающих в том, что она хорошего происхождения.
– Вся сложность в том, – Эри снова завладела его вниманием, – что я выхожу замуж за человека, которого не знаю и которого не люблю. Именно поэтому мне нужно знать, что должно произойти. Моя мать согласилась бы с этим. Не так ли, Бартоломью?
Он вздрогнул, когда она снова положила руки ему на колено:
– Да. Вообще-то, я согласен, но, как мне кажется, именно сейчас ваша мать была бы очень расстроена.
– Расстроена? – Эри широко раскрыла глаза. – Почему?
– Потому что сейчас вы собираетесь сделать именно то, чего она умоляла вас не делать никогда.
– Вы имеете в виду – выхожу замуж за мужчину, которого я не знаю? – она нахмурилась. – Но я уверена, мама бы меня поняла.
– Боюсь, что я вас не понимаю. Она долго молча смотрела на него:
–Если я расскажу вам, почему должна выйти замуж за мистера Монтира, вы ответите на мой вопрос?
Чтобы скрыть свое замешательство, он взял свою чашку со стола и сделал глоток. Он сжал губы, прочистил горло раз и другой, чувствуя себя медведем, задняя лапа которого угодила в капкан:
– Эри, если бы ваша мать считала, что вам следует знать все, она бы вам рассказала все сама.
Эри в отчаянии заколотила кулачками по бедрам:
– Но она умерла! Я знаю, что она бы рассказала мне, если бы прожила подольше. Когда я спросила, откуда берутся дети, она откровенно ответила мне. Она объяснила, что мужчины вносят семя в лоно женщины, вот сюда, – Эри показала на свой живот, – и что ребенок растет и развивается здесь, пока не будет готов к рождению. Но я была так молода, что только после ее смерти начала задаваться вопросом – а как мужчины вносят свое семя? Именно это и происходит в супружеской кровати, правда, Бартоломью? Вносится семя?