Оуэн осматривается, когда я закрываю дверь.
– Если зайдет Уилл и вы с ним опять станете строить друг другу глазки, то я сразу выйду вон. Тут слишком интимно. – Он плюхается на диван.
– Если зайдет Уилл, я сама тебя попрошу выйти вон, – пожимаю я плечами. – На этом диване с ним можно бы много чем заняться…
Оуэн морщится с преувеличенным отвращением:
– Это куда подробнее, чем я хотел.
Я плюхаюсь рядом с ним.
– Если бы только эти подробности были наяву. Не то чтобы он проявлял какую-то активность, – говорю я с бóльшим разочарованием, чем рассчитывала показать.
Я знаю, что он заметил, потому что его выражение смягчается.
– Не вкладывай в это слишком многого. Уилл… нувосекс.
Я морщу нос.
– Он кто?
– Ну, знаешь, как нувориш. – Оуэн машет рукой, его колени выступают далеко за краешек дивана. – Уилл только что стал сексуальным, – говорит он, – и он не знаком с этикетом для подобных ситуаций.
Я поднимаю бровь:
– Подобных ситуаций?
– Ну… – Я замечаю, что он краснеет. – Когда девушка, э-э, заинтересовалась им.
– Заинтересовалась – это мягко сказано, – заявляю я. – Ты его друг. Подтолкни его в моем направлении, а лучше, знаешь, пихни со всей силы, – говорю я полушутливо, вытягивая свой сценарий и открывая его на пятом акте. – Желаешь пройтись по твоей сцене с братом Джованни?
– Желаю – это сильно сказано. – Его губы немного изгибаются, и я смеюсь. «Он быстро соображает», – думаю я, и не впервые. – Но да, типа того, – добавляет он.
Я открываю вторую сцену и произношу громко и ясно:
– Брат во святом Франциске! Здравствуй, брат! – Оуэн отшатывается, и я тыкаю пальцем в страницу. – Нет, правда, это реплика брата Джованни.
Он опускает взгляд.
– Ладно, – поднимает глаза, пытаясь не читать с листа. Он смущенно сглатывает. – Ах, это брат Джованни! – Его взгляд возвращается к странице. – Ты вернулся? – заканчивает он.
– Это не считается, – перебиваю я. – Ты даже и не начинал заучивать наизусть, так?
– У меня было мало времени, – бурчит он, энергично качая ногой один или два раза. – Случился прорыв в моей следующей пьесе, и я провел все выходные, делая заметки.
Заинтригованная, я откладываю сценарий.
– Что, правда? Можно посмотреть?
– Нет! – выпаливает он, а затем принимает смущенный вид. – Просто она еще далека от завершения, – говорит он, потирая шею.
– О чем она? – Я не то чтобы часто встречала подростков-писателей, и мне, пожалуй, интересно узнать, о чем пишет именно Оуэн Окита.
Оуэн краснеет до бордового цвета.
– Вообще-то, меня вдохновил наш разговор на прошлой неделе.
– Ух ты. – Я кладу руку на грудь, в шутку польщенная. – Я всегда мечтала быть увековеченной в пьесе.
Его губы трогает улыбка.
– Она о Розалине. Из «Ромео и Джульетты», – продолжает он. – О ней в оригинале нет вообще ничего, но в шекспировской Вероне у нее могла быть своя жизнь и целая история. Она могла быть чем-то большим, чем просто ранним эпизодом в чьей-то чужой любовной истории.
Его слова меня обескураживают. Я разочарована сильнее, чем готова признать, тем, что именно на это я вдохновила Оуэна.
– История Розалины не так интересна, как история Джульетты, – говорю я тихо. – В этом вроде все дело.
– Она могла бы быть интересной. – Оуэн бросается на ее защиту, и я его не виню. Я и правда сейчас уничижительно отозвалась о его пьесе. – Но мне сложно представить, как Розалина думает.
– Поэтому ты за все выходные не нашел времени выучить реплики, – отвечаю я.
Он пожимает плечами.
– Просто о ней не так много написано в «Ромео и Джульетте», и сложно понять образ мыслей этого второстепенного персонажа, которого события пьесы оставили в странном положении. – Он складывает пополам сценарий на коленях, большие пальцы его измазаны темно-синими чернилами. – Мне нужно найти ее вектор. Ее сердце разбито? А может, она злорадствует по поводу смерти Ромео?
– Или знает, что судьба не сулит ей роковой любви, и пытается убедить себя, что это не так уж плохо. – Эта мысль срывается у меня с губ прежде, чем я успеваю понять, откуда она взялась. Надеясь, что Оуэн не увидит в моем комментарии скрытого смысла, я резко встаю.
Он только осторожно кивает.
– Это отличная мысль, – говорит он, и взгляд его затуманивается. Выглядит так, будто он перенесся в другой мир или замкнулся в собственной голове. Это тот же самый взгляд, который я наблюдала в лесу и в ресторане в день нашей встречи, и его отточенным чертам лица он очень идет.