Можно было позвонить журналисту Полу Финкелу и пригласить его пообедать или выпить вместе пивка. Пол будет говорить только о девушках, с которыми познакомился с тех пор, как мы не виделись. А для меня хуже нет, чем слушать о чужих девушках, когда наверняка знаешь, что все это выдумки. Финкел был разведен, как и я. Временами мне казалось, что все вокруг разведены.
В конце концов я набрал номер наобум. Мужской голос произнес: «Эбсен слушает».
– Скажите, я встречусь с фру Андресен? – спросил я.
– С кем?
– С фру Андресен.
– Вы ошиблись номером.
– О! Извините.
– Пожалуйста, – ответил мужчина и повесил трубку.
Я держал трубку и слушал гудок. Телефонный гудок – забавная штука. Если долго его слушать, то кажется, что кто–то тебя зовет: много голосов, хором, но толком ничего не разобрать. А если слишком долго держать снятую трубку, можно услышать голос телефонистки: «Будьте добры, положите трубку». Не дожидаясь этого, я бросил трубку и вышел из конторы.
Понедельник – странный день. Ты еще во власти воскресной депрессии, и тебя еще не захватила новая рабочая неделя. В сущности, можно обходиться без понедельников, а в моей профессии и без доброй половины дней недели.
Мне следовало остаться сегодня дома.
8
Я пообедал в кафетерии на втором этаже. Взял какое–то мясное блюдо, вкус которого оставлял желать лучшего. Но это была моя собственная вина. Я знал, куда иду, – я бывал здесь раньше.
Дома я заварил себе почечного чаю и удобно расположился с большой белой кружкой и биографией Хамфри Богарта [7], которую уже однажды читал. Фотографии в книге были сероватыми – они ведь были сделаны много лет назад в какой–то несуществующей сказочной стране. Да и таких, как Боги, больше нет. А появись он сейчас среди бела дня на площади, мы бы разодрали на куски его плащ английского покроя с погончиками. Я помню его грустные глаза, которые иногда становились жесткими из–за долгой болезни желудка (впоследствии оказалось – это рак), помню его голос с легким присвистом из–за искусственной челюсти. Таким, как Боги, теперь место только в паноптикуме.
Зазвонил телефон. Было половина шестого, но телефон зазвонил. Наверное, кто–то ошибся номером. Я поднял трубку и сказал:
– Вы ошиблись, говорит Веум.
– Веум! Приезжай немедленно! Ты должен мне помочь! Они похитили Роара.
Голос у нее дрожал. Я сразу увидел перед собой ее синие глаза, нежный затылок.
– Не волнуйся, успокойся. Кто похитил Роара? Не…
– Конечно, они! Джокер и компания. – Она всхлипнула. – Когда я пришла с работы, Роара не было, а в почтовом ящике лежала записка: «Мы забрали Роара. Ты знаешь, где его искать. Если сообщишь в полицию, мы его убьем».
– Ты позвонила в полицию?
– Нет! Ты же слышал.
– И все–таки это было бы самое лучшее. Нельзя верить всему, что они говорят. Это явный блеф. Ведь они всего–навсего мальчишки. Ты же понимаешь, они просто хотят запугать тебя.
– Они уже запугали меня, Веум. Я не стану звонить в полицию. И мне некого просить о помощи. А ты не мог бы, Веум? Я, если надо, заплачу.
– Не в этом дело, – ответил я. На моем счету в банке давным–давно ничего нет. И если сейчас туда что–нибудь положить, он просто–напросто этого не переварит. – Конечно, я приеду, если ты…
– Да, да. Большое спасибо! Только приезжай, приезжай поскорей. Сразу выезжай, ладно?
– Выхожу. Успокойся, пожалуйста, все будет в порядке. Я тебя уверяю. Ну, пока.
– Пока.
Я положил трубку, допил свой почечный чай, оставил биографию Богарта отдыхать в ее картонной обложке–могиле и вышел из дому.
На улице постепенно зажигались огни. За синими клетчатыми занавесками обедало семейство из четырех человек: мать – раскрасневшаяся блондинка – ставила на стол сковородку с горячей едой, а хозяин, с челкой и светлыми усами, сидел за столом, тревожно поглядывая на своих детей, будто они были его отражением в зеркале, которое дало трещину. Из открытого окна во втором этаже соседнего дома доносилась песня, исполняемая хрипловатым мужским голосом. Певец пел о том, как он прожил всю жизнь в домике у проселочной дороги. С Эдвардом Перссоном [8] его роднило только картавое «р». Короче говоря, был обычный вечер. Веум спешил. Покладистый Веум, называли его. Приходит, когда позовешь, и всегда в нерабочее время.
Автомобиль закашлялся от удивления, что его потревожили в час положенного ему послеобеденного сна, и мотор еще дважды глох, пока я ехал по центру. Я сказал вслух, что не буду беспокоить его в следующий раз, а куплю себе «фольксваген». Когда я подъезжал к четырем домам–башням, автомобиль мой гудел, как сытый шмель.