У нее были курчавые волосы, коротко подстриженные на затылке, таком трогательном и нежном, что, глядя на него, хотелось плакать и почему–то вспоминались лебеди, виденные в детстве в Нюгорд–парке. Это воспоминание всегда заставляло меня глубоко и искренне сожалеть о том, что в моей жизни не было случая прижаться к такому вот затылку и выплакать разом все беды и обиды. А может быть, я такую возможность уже потерял. Короче говоря, у нее был тот самый затылок, и что–то смягчилось в моей душе.
– Мама… – начал Роар. – Знаешь… этот Джокер и все там… они взяли мой велосипед, и тогда я поехал…
Она холодно глянула на меня и произнесла тоном, который живо охладит любого разомлевшего на пляже жарким летним днем при +30° в тени:
– Вы кто? – и, обращаясь к Роару, добавила: – Он тебя не обидел?
– Обидел? – Мальчик удивленно уставился на мать.
Она тряхнула его за плечи:
– Сейчас же отвечай! Слышишь!
Женщина снова взглянула на меня, и слезы покатились из ее глаз.
– Кто вы? Если вы только посмели его тронуть, я убью вас!
Лицо ее покрылось красными пятнами, а на носу выступили капельки пота, глаза потемнели и загорелись синим газовым пламенем.
– Моя фамилия Веум, фру, и я ничего…
Роар прервал меня. Теперь и в его глазах блестели слезы.
– Он ничего… он мне помог, это он отобрал у них мой велосипед. Он взял его из домика Джокера и компании, чтобы не ты…
Слезы катились по щекам мальчика, и мать беспомощно глядела на сына. Потом она обняла его и что–то зашептала ему на ухо.
Я огляделся. Начинало темнеть, во многих окнах зажегся свет. Мимо нас проезжали и останавливались автомобили, из них вылезали уставшие за день понурые мужчины и спешили к своим подъездам и лифтам, к себе домой, к своим обеденным столам, стоящим где–то в двадцати метрах над землей, на эти двадцать метров ближе к космосу и еще на один рабочий день ближе к вечности. Здесь, на тротуаре перед их домом, разыгрывалась небольшая семейная драма, но никто из прохожих не повернул головы, никто не обратил внимания на молодую женщину, маленького мальчика и не очень молодого мужчину и на почти совсем новый велосипед. С таким же успехом все это могло бы происходить где–нибудь в безлюдной пустыне Сахаре.
Из–за плеча сына женщина подняла на меня взгляд. Сейчас ей можно было дать не больше двадцати. Надула губы, как маленькая девочка, которой не дали конфетку. Но рот был не детский – с пухлыми чувственными губами, – а выражение лица не оставляло сомнения в том, что, когда девочка подрастет, она добьется своего. Синие глаза наконец стали спокойными и напоминали цветы, которые ты когда–то не сорвал, а потом всю жизнь жалеешь об этом.
– Извините. Я очень испугалась, он никогда раньше так долго не пропадал. И я…
– Это понятно, – заговорил я.
Она выпрямилась и, откинув левой рукой упавшие на лоб волосы, протянула мне правую.
– Я… меня зовут Венке Андресен.
– Веум. Варьг Веум. – На несколько секунд я задержал ее руку в своей.
Она, казалось, была удивлена, и я догадался, что она то ли не расслышала, то ли не запомнила мое имя.
– У моего отца было хорошо развито чувство юмора. Это он дал мне такое имя.
– Какое?
– Варьг.[5]
– Значит, вас действительно так зовут? – Она засмеялась легко и весело. Ее губы расцвели в чудесной улыбке, и все лицо сделалось красивым, счастливым и молодым. А когда она перестала смеяться, стала сразу лет на двадцать моложе и лет на десять старше: девчоночьи губы и глаза зрелой женщины. Мне пора было домой.
– Но кто же вы? – проговорила она. – Как он нашел вас?
– Я частный сыщик, так сказать – детектив. Роар нашел меня по телефонному справочнику.
– Частный сыщик?
Похоже, она мне не верила.
– Это правда, мама, – вмешался Роар. – У него есть своя контора, вот только пистолета нет.
Женщина мягко улыбнулась.
– Ну и прекрасно. – Она огляделась и кивнула в сторону дома. – Можно пригласить вас на чашку кофе?
Я посмотрел на часы. Вообще–то мне следовало бы отказаться и ехать домой. Но я ответил:
– Спасибо, с удовольствием.
Мимо моей машины мы прошли в подъезд двенадцатиэтажного дома, заперли велосипед в подвальном чулане и поднялись на одном из двух лифтов. Женщина нажала кнопку девятого этажа. Лифт был узкий, обшитый металлом и покрашенный в серый цвет – по–видимому, давно, так как краска кое–где уже облупилась. Он больше походил на душегубку, чем на механизм, облегчающий людям жизнь.