– Они ее…
Венке твердо отодвинула чашку.
– Как им только не стыдно! Можно ли представить, чтоб такое могло случиться, когда мы были детьми? А теперь…
Она глядела куда–то мимо.
– Вот что значит быть одинокой, матерью–одиночкой. За нами охотятся все – от сопливых мальчишек до стареющих донжуанов. Тошно становится.
– Так они все же…
– Нет, нет, ее не изнасиловали. Это, очевидно, произойдет со следующей жертвой. Ее «взяли в плен», издевались и насмехались над ней. Этот Джокер стянул с нее брюки и в таком виде заставил показаться всей компании. Но дальше они не пошли.
– А почему она не обратилась в полицию?
– В полицию? А какой толк? Ведь свидетелей не было. Никого не было, кроме этой банды, а они будут молчать, они не осмелятся, они запуганы так же, как и мы. Все боятся Джокера. Был тут один, попробовал их образумить, но его так избили, что, думаю, он уже никогда полностью не поправится. А если бы она пошла в полицию, то больше никогда уже не получала бы свою почту. Кто–то из родителей девочек ходил к матери Джокера, и после им ежедневно поджигали почтовые ящики, так что от газет и писем только пепел оставался. Пришлось ходить за своей почтой в отделение. А нам, матерям–одиночкам! Трудно даже представить, что они уготовят нам, не говоря уж о наших детях. Жила здесь девочка шести лет, так однажды она вернулась домой вся в ожогах от сигарет. Подумайте, они гасили об нее сигареты!
Я почувствовал, как все во мне сжалось. Я вновь увидел их перед собой, лицом к лицу: незнакомый долговязый, толстый Тассе и Джокер – похожий на священника, с глазами тигра, с гнилыми, как у разлагающегося покойника, зубами. Я представил себе, что они могли бы сделать с Венке Андресен, если бы она пошла за велосипедом.
– А ты бы пошла за велосипедом сама? – спросил я, переходя на «ты».
– После всего, что произошло? – Она покачала головой. – Нет, пропади он пропадом, хотя я не смогла бы купить новый. Но ни за что я не пошла бы туда. Во всяком случае, одна.
– И никто из твоих знакомых не мог бы тебе помочь?
Венке подняла голову.
– Ты когда–нибудь жил в большом доме? Сколько здесь квартир? Пятьдесят–шестьдесят – значит, живет человек двести. Те, с кем я здороваюсь, в основном соседи по этажу. С другими иногда встречаюсь в лифте. Мы как муравьи. Ты думаешь, муравьи здороваются друг с другом? – Она покачала головой. – Люди – нет. Мы живем каждый сам по себе. То же было и когда Юнас жил здесь.
– Ты разведена?
Она закурила, не предложив мне.
– Еще нет, но мы живем отдельно. – Она затянулась. Ее взгляд блуждал по желтой кухне: – Уже восемь месяцев. – Заметив наконец пачку сигарет, она сразу протянула ее мне.
– Спасибо, я не курю.
Но чтобы как–то выразить свое доброе расположение к ней, вместо сигареты я взял печенье.
– Еще кофе?
Я кивнул, и она поднялась. Она была худа и изящна. Прямая спина, маленькая грудь, не слишком широкие, округлые бедра, обтянутые вельветовыми брюками. На шее маленькое родимое пятнышко.
– Ты работаешь?
– Да. Я работаю полдня. Я и раньше работала. От Юнаса я получаю немного. Он задолжал мне несколько тысяч крон. Мне кажется, что он делает это нарочно, просто выжидает. Мы разошлись по его вине, но он хочет все свалить на меня. Ему понадобилась другая, вот он и нашел себе потаскушку.
– Где ты работаешь?
– Тут неподалеку, на военной базе Хоконсверн, – секретаршей. По крайней мере не трачу времени на дорогу. Вот так. Но самое трудное – это остаться одной после того, как привыкнешь жить с кем–то.
Она сидела неподвижно, втянув голову в плечи и глядя в чашку перед собой. Губы слегка дрожали, а глаза стали совсем темными. Мне пора было собираться домой.
– Я понимаю, каково тебе, – сказал я, – ведь я тоже через это прошел.
Она посмотрела на меня с удивлением.
– Через что прошел?
– Я имею в виду, что я разведен. Скоро четыре года, но только недавно стало чуть легче. Человек ко всему привыкает. Это как у больных раком. В конце концов они смиряются со своей болезнью.
– Кто знает… – отозвалась Венке.
Помолчали. Я глядел в окно в пустую ночную тьму и вдруг почувствовал, что меня разглядывают.
– Тебя бросила жена? – тут же услышал я.
– Да, но, если хочешь, можно считать, что она выставила меня вон. Попросила уехать.
– Из–за другого? У нее кто–то был?
– Точно не знаю. – Я посмотрел на Венке. – Не знаю, был ли он уже тогда. Думаю, что да. Я редко бывал дома, много работал. Я работал в управлении по розыску пропавших детей, часто уезжал, работал вечерами. Искал этих малюток. Иногда находил, отводил домой, а там долгие, за полночь, разговоры с родителями. Возвращался, когда она уже спала, а по утрам за завтраком ей не о чем было со мной говорить. Она молчала и только смотрела на меня. Я думаю, ты понимаешь, что я имею в виду.