На этот раз Грегор подмигнул Венеции.
– Существуют и другие примеры вашего помешательства, вы это и сами знаете. Помнится, вы приняли в дом вашего отца какого-то бесприютного мальчишку.
– Ну, это не моя оплошность. Он явился в качестве трубочиста. На ногах у него были шрамы от ожогов, и я ему поверила.
– Но он не был трубочистом, верно?
– Возможно, и был когда-нибудь, – возразила она высокомерно.
– На самом деле он был карманником. Я точно это знаю. Негодяй успел украсть у меня сначала одни, а потом и вторые часы прежде, чем вы обнаружили, чем он занимается.
– Но вы-то, слава Богу, не лишились золотого медальона вашей матери. Нам так и не удалось получить его обратно.
– Теперь вам ясно, к чему я клоню?
Венеция вздохнула:
– Да, конечно. Вы считаете меня чересчур доверчивой и не хотите, чтобы я вмешивалась в жизнь других людей. Мы с вами не раз спорили по этому поводу и к согласию так и не пришли.
– Совершенно верно. Вплоть до сегодняшнего дня.
Серебристые глаза Венеции встретились с глазами Грегора.
– А что, если сейчас это все по-другому?
– Так объясните мне.
Щеки Венеции порозовели.
– Право, не знаю, как лучше, – едва слышно произнесла она и отвернулась. – Я не делаю ничего такого, что может вызвать осложнения. Просто хочу помочь мисс Платт. Даже вы не можете утверждать, будто она скверная женщина, карманная воровка или что-то в этом роде. Она меня ни о чем не просила, более того, противилась моему вмешательству.
– Я считаю, что она рассуждает разумно и не лишена здравого смысла. Надеюсь, вы к ней прислушаетесь.
Венеция сморщила нос.
– С каких это пор вы стали таким консервативным?
Грегор вздернул подбородок.
– Я вовсе не консервативный.
Венеция передернула плечами и сказала, глядя куда-то мимо Гpeгopa, словно потеряла к нему всякий интерес:
– Но вы кажетесь именно таким.
Грегор нахмурился. Он годами наблюдал, как Венеция старается сгладить жизненный путь своих бестолковых и беспорядочных родителей, как обзаводится совершенно неподходящими знакомыми с целью «помочь» им и к тому же постепенно погружается в великое и непосильное дело исправления всех несправедливостей мира. Но мир не оценил этих усилий, никто не сказал ей даже «спасибо». Однако Венеция по совершенно непонятной причине, кажется, только этим и живет.
Эта ее тенденция всегда беспокоила Грегора, но тем не менее он был способен с ней мириться, поскольку она его не волновала, не затрагивала его чувства. Все изменилось, когда они оба оказались здесь как в ловушке. Теперь все казалось иным, и все, что делала Венеция, волновало его самым непосредственным образом.
И Грегору это ужасно не нравилось.
Он глянул в окно, с облегчением заметив, что лед все быстрее тает в теплых солнечных лучах. Быть может, им скоро удастся уехать отсюда, и все опять станет таким, как прежде, удобным и приятным. Венеция умела заниматься благотворительными делами, не вмешивая в них Грегора в те часы, которые они проводили вместе. Так оно и должно быть.
Он отвернулся от окна и обнаружил, что Венеция устремила на него изучающий взгляд. Глаза ее казались ему затуманенными в это утро, и в глубине их таился вопрос.
– Ну что? – спросил он.
Венеция наклонила голову и ответила вопросом на вопрос:
– Вас это хоть когда-нибудь беспокоило?
– Что именно должно было меня беспокоить?
– То, что вы никогда не вмешиваетесь в жизнь, а стоите в стороне и только наблюдаете, как она проходит мимо вас, – Венеция покачала головой с таким видом, словно ей было его жаль. – Однажды вы очнетесь и осознаете, что все в прошлом и что вы только и делали, что наблюдали.
Грегор насупился, но не успел ответить. Появились миссис Тредуэлл и Элси, неся блюдо с едой.
– Идемте, – предложила Венеция. – Нам лучше присоединиться к остальным.
У Грегора не оставалось иного выбора, как последовать этому совету, Он едва не задохнулся от возмущения, услышав, что Рейвенскрофт с жаром расспрашивает мисс Платт, как лучше выращивать азалии. Это выглядело до крайности странно; также как и подведение мисс Платт, которая хихикала, словно дурочка, и заливалась румянцем, слушая комплименты Рейвенскрофта, произносившего их с ужимками бездарного актера. В довершение всей этой чепухи Венеция наблюдала за нелепой парочкой с явным одобрением.
Этого оказалось более чем достаточно, чтобы испортить Грегору аппетит. Неужели этот щенок пытается вызвать у Венеции чувство ревности?
Неожиданно распахнулась дверь из коридора, и на пороге появился Чамберс, грум Грегора.
– Прошу прощения, милорд, но на дороге в двух милях отсюда еще одна карета сползла в канаву и перевернулась.
– Господи! – воскликнула Венеция, вскочив со стула. – Кто-нибудь пострадал?
– Нет, хотя, кажется, одна из лошадей сломала ногу. Мистер Тредуэлл отправился за пассажирами, каким-то джентльменом и его дочерью.
Миссис Блум скривила губы:
– Но эти люди не могут явиться сюда. Нам самим едва хватает комнат.
Венеция слегка вздернула брови, тем самым дав Грегору понять, что боевые знамена подняты.
– Миссис Блум, – заговорила она ледяным тоном, – уверена, никто из нас не уклонится от исполнения долга человечности, потому что ни один из присутствующих не болен и не бессердечен.
Отвислые щеки миссис Блум покрылись багровыми пятнами.
– Я вовсе не предлагала поступить немилосердно, но мы должны быть реалистичными. В гостинице не такой уж большой запас еды и нет свободных кроватей. Где будут спать этот человек и его дочь?