Это была типичная детская комната, в которой ее обитателю живется хорошо.
– Послушай, а как мне тебя называть? Веум? – серьезно глядя на меня, спросил Роар.
Я потрепал его по волосам.
– Зови меня просто Варьг.
Мальчик радостно кивнул и светло улыбнулся, показав новые передние зубы, немного великоватые для такого маленького рта.
– Хочешь посмотреть, что я нарисовал?
Я согласился, и он протянул мне листок. Там были голубые солнца и золотые деревья; красные горы и корабли с колесами; там кролики скакали верхом на лошадях и, окруженный садом и цветником, стоял покосившийся от ветра домик с асимметрично расположенными окнами.
Я подошел к окну и посмотрел вниз. Было похоже, что я в самолете. Люди, машины – все такое крошечное: четырехэтажные дома казались не больше спичечных коробков, а улица напоминала игрушечный трек с домами по обе стороны.
Я перевел взгляд на склон горы Людерхорн. Серо-черный силуэт ее был едва различим на фоне вечернего неба и уже казался его частью, этаким огромным темным облаком, угрожающе склонившимся над городом, то ли предупреждая о приближении Судного дня, то ли предвещая смерть.
6
Мы пили кофе на кухне. Из гостиной доносились звуки телевизора: Роар смотрел детскую передачу.
Желтая веселая кухня была, несомненно, перекрашена хозяевами. Оранжевые двери стенных шкафов хорошо гармонировали с белыми в желтых апельсинах занавесками.
Бело-серый стол был покрыт круглой желто-оранжевой скатертью. Кофе подавался в зеленых с красными полосками кружках, в плетеной корзиночке лежало печенье.
– Мне вас нечем особенно угостить, – пожала плечами Венке.
– Чудесный кофе, – ответил я.
– Пейте, я еще налью.
Я покосился на стеклянный, наполовину пустой кофейник, стоявший на электрической подставке с подогревом, и кивнул.
– Неужели это все-таки Джокер, как его называют, и его компания? – начала она.
– Да. Я слыхал, что уже был случай с матерью приятеля Роара, когда они отобрали у того велосипед…
– Я об этом знаю. Мы с ней разговаривали. Она… – Венке прикусила губу. – Это невероятно… Они забрали велосипед, и она пошла туда… И они… Это выходит за всякие рамки! Они обращались с ней не как со взрослой женщиной, а как с девчонкой.
– Они ее…
Венке твердо отодвинула чашку.
– Как им только не стыдно! Можно ли представить, чтоб такое могло случиться, когда мы были детьми? А теперь…
Она глядела куда-то мимо.
– Вот что значит быть одинокой, матерью-одиночкой. За нами охотятся все – от сопливых мальчишек до стареющих донжуанов. Тошно становится.
– Так они все же…
– Нет, нет, ее не изнасиловали. Это, очевидно, произойдет со следующей жертвой. Ее «взяли в плен», издевались и насмехались над ней. Этот Джокер стянул с нее брюки и в таком виде заставил показаться всей компании. Но дальше они не пошли.
– А почему она не обратилась в полицию?
– В полицию? А какой толк? Ведь свидетелей не было. Никого не было, кроме этой банды, а они будут молчать, они не осмелятся, они запуганы так же, как и мы. Все боятся Джокера. Был тут один, попробовал их образумить, но его так избили, что, думаю, он уже никогда полностью не поправится. А если бы она пошла в полицию, то больше никогда уже не получала бы свою почту. Кто-то из родителей девочек ходил к матери Джокера, и после им ежедневно поджигали почтовые ящики, так что от газет и писем только пепел оставался. Пришлось ходить за своей почтой в отделение. А нам, матерям-одиночкам! Трудно даже представить, что они уготовят нам, не говоря уж о наших детях. Жила здесь девочка шести лет, так однажды она вернулась домой вся в ожогах от сигарет. Подумайте, они гасили об нее сигареты!
Я почувствовал, как все во мне сжалось. Я вновь увидел их перед собой, лицом к лицу: незнакомый долговязый, толстый Тассе и Джокер – похожий на священника, с глазами тигра, с гнилыми, как у разлагающегося покойника, зубами. Я представил себе, что они могли бы сделать с Венке Андресен, если бы она пошла за велосипедом.
– А ты бы пошла за велосипедом сама? – спросил я, переходя на «ты».
– После всего, что произошло? – Она покачала головой. – Нет, пропади он пропадом, хотя я не смогла бы купить новый. Но ни за что я не пошла бы туда. Во всяком случае, одна.
– И никто из твоих знакомых не мог бы тебе помочь?
Венке подняла голову.
– Ты когда-нибудь жил в большом доме? Сколько здесь квартир? Пятьдесят-шестьдесят – значит, живет человек двести. Те, с кем я здороваюсь, в основном соседи по этажу. С другими иногда встречаюсь в лифте. Мы как муравьи. Ты думаешь, муравьи здороваются друг с другом? – Она покачала головой. – Люди – нет. Мы живем каждый сам по себе. То же было и когда Юнас жил здесь.