Сьюзен поглядела на них с другого конца комнаты и многозначительно подняла брови.
— Как наша Джемайма любит мадам! Они просто неразлучная пара. Полагаю, тебе нужно быть настороже, Леттис: ведь Джемайма может научиться краситься.
Леттис бросила на нее сердитый взгляд, но та уже опустила глаза в вязанье и делала крошечные точные петельки. Надо сказать, что уже несколько лет, с тех пор, как Леттис вернулась в дом и взяла на себя управление хозяйством, между нею и женой старшего брата шла вражда. Две другие женщины, довольные, тихо улыбались. Они втайне радовались, что наконец-то нашелся кто-то, кто не захотел подчиняться Леттис. Но горькая досада от потери денег сделала новую жену отца общим врагом для всех, и это маленькое развлечение было несущественным.
— Впредь я буду очень осторожной, ибо девушка может научиться от нее не только этому, — спокойно ответила Леттис. — Например, носить платья с низким декольте и без шейного платка, — добавила Сьюзен.
— Боюсь, что гораздо худшему.
— А что же может быть хуже? — пошутила Сьюзен.
Но Катарина поняла, что Леттис знала что-то, о чем не хочет говорить им, и ее глаза загорелись в предвкушении скандала.
— Что ты о ней узнала, Леттис? Что она натворила?
Эти слова были сказаны таким тоном, что обе сестры мгновенно наклонились вперед.
— Ну, так что ты узнала, Леттис?
— Она совершила что-нибудь ужасное! — они не могли даже представить себе, что может быть ужасным.
Леттис вдела нитку в иголку.
— Об этом нельзя говорить при детях.
Филадельфия сразу же поднялась.
— Тогда я отошлю их спать.
— Филадельфия! — резко произнесла Леттис. — Я сама справлюсь с этим! Подождем, когда она начнет петь.
Дело в том, что после того, как детей отправляли в спальню и перед отходом ко сну, Эмбер каждый вечер пела песни. Сэмюэль поддержал такую традицию, и вечернее пение твердо вошло в привычку.
Почти целый час женщины беспокойно ерзали и шепотом просили Леттис поделиться новостью, но она оставалась неумолимой. Наконец Эмбер настроила гитару и спела маленькую грустную песню:
Когда песня закончилась, слушатели вежливо похлопали, все, кроме Джемаймы и Сэмюэля, — те были в восторге.
— Ах, как я хотела бы вот так научиться петь! — вскричала Джемайма.
А Сэмюэль подошел к Эмбер и поцеловал ей руку:
— Дорогая моя, я полагаю, у тебя самый красивый голос, какой я когда-либо слышал.
Эмбер поцеловала Джемайму в щечку, взяла Сэмюэля под руку и улыбнулась ему. Она держала в руках гитару, подарок Рекса Моргана, украшенную перевязью из многоцветных лент, которые он купил ей однажды в Чейндже. Эмбер испытывала облегчение, что день наконец окончился и она сможет подняться к себе наверх, где чувствовала себя более защищенной. «Никогда, — в сотый раз говорила она себе, — никогда я не буду больше такой дурой».
Леттис сидела в кресле, наклонившись вперед, напряженно стиснув руки, а Кэтрин нетерпеливо подтолкнула ее локтем. Вдруг в наступившей тишине раздался резкий и ясный голос Леттис:
— Нет ничего удивительного, что у мадам такой приятный голос.
Генри в другом конце комнаты заметно вздрогнул, и его юное лицо залилось краской. У Эмбер остановилось сердце, казалось, даже кровь в жилах замерла. Но Сэмюэль не слышал слов Леттис, и хотя Эмбер продолжала улыбаться ему, она страстно захотела зажать ему уши, вытолкать из комнаты, сделать что-нибудь, чтобы он ничего не узнал.
— Что ты имеешь в виду, Леттис? — спросила Сьюзен.
— Я имею в виду, что если женщина использует свой голос, чтобы зарабатывать себе на жизнь, он должен быть приятным.
— О чем ты говоришь, Леттис? — требовательно спросила Джемайма. — Мадам никогда не зарабатывала себе на жизнь, и ты об этом прекрасно знаешь!
Леттис встала, у нее горели щеки, она нервно прижала к бокам руки, сжатые в кулаки.
— Я думаю, тебе лучше отправиться в свою комнату, Джемайма.
Джемайма сразу же возмутилась и взглянула на Эмбер, взывая о помощи.
— Отправиться в свою комнату? Это еще почему? Что я такого сделала?
— Ничего не сделала, дорогая, — терпеливо произнесла Леттис, решив не допускать ссоры внутри семьи. — Просто то, что мне придется сказать, не для твоих ушей.
Джемайма сделала обиженную физиономию.
— Боже мой, Леттис! Ты считаешь меня маленькой? Если я достаточно взрослая, чтобы выдавать меня замуж за этого Джозефа Каттла, то я и достаточно большая, чтобы остаться здесь и услышать то, что ты собираешься сказать!
К этому моменту Сэмюэль понял, что между его дочерьми намечается ссора.
— В чем дело, Леттис? Мне кажется, Джемайма действительно взрослая девушка. И если тебе есть, что сказать, говори.
— Ну что ж, ладно, — она глубоко вздохнула. — Генри видел сегодня мадам в театре.
Выражение лица Сэмюэля не изменилось, а три девушки у камина были глубоко разочарованы, почти обмануты.
— Ну и что такого? — ответил Сэмюэль. — Положим, видел. Насколько я знаю, театр нынче поддерживают дамы высшего. общества.
— Ты не понял, отец. Он видел ее в гримерной, — она остановилась на секунду, наблюдая, как меняется лицо Сэмюэля. Она уже сожалела, что ее ненависть и ревность принудили ее к этому страшному обвинению, она начала понимать, что обвинение приносит отцу боль, и никому от этого лучше не станет. А у Генри был вид, будто его неожиданно ударил сам дьявол, а потом исчез в облаке дыма. Уже не столь громким голосом Леттис закончила то, что начала:
— Она находилась в гримерной потому, что раньше сама была актрисой.
Из уст всех присутствовавших вырвался испуганный вздох, у всех, кроме Эмбер. Она стояла совершенно неподвижно и глядела Леттис прямо в глаза. На мгновение лицо Эмбер исказилось дикой и угрожающей ненавистью, но это выражение так же быстро исчезло, его никто даже не заметил. Ресницы опустились долу. Эмбер стала выглядеть не более опасной, чем раскаивающийся ребенок, застигнутый врасплох с банкой варенья в руках.
Но Сьюзен уколола палец, Кэтрин уронила шитье на пол. Джемайма невольно вскочила на ноги. Братья мгновенно поняли, что происходит не просто очередная женская свара, и их ленивое безразличие как ветром сдуло. Сэмюэль, казавшийся последние недели гораздо моложе и счастливее, чем все предыдущие годы, внезапно снова превратился в старика. Леттис сильно пожалела, что была такой дурой, выложив ему все это.
Секунду Сэмюэль стоял, глядя перед собой, потом поднял голову и встретился глазами с Эмбер.
— Ведь это неправда, да?
Она ответила ему тихо, так тихо, что как ни прислушивались все, находившиеся в комнате, они не разобрали слов.
— Да, Сэмюэль, это правда. Но если ты позволишь рассказать мне, я скажу, почему мне пришлось так поступить. Пожалуйста, Сэмюэль!
Долгое мгновение они смотрели друг на друга. Эмбер с мольбой в глазах, Сэмюэль — будто желая увидеть что-то, что раньше он не пытался разглядеть. Потом он гордо поднял голову, и, взявшись за руки, они вышли из комнаты. Мгновение была полная тишина, потом Леттис бросилась к своему мужу и горько разрыдалась.
Глава двадцать седьмая
О театральной карьере Эмбер в присутствии Сэмюэля Дэнжерфилда больше никто никогда не упоминал.
На следующее утро после сенсационного разоблачения Леттис он вызвал дочь к себе в кабинет и сказал, что получил полное и удовлетворительное объяснение по этому поводу и что не считает нужным доводить это объяснение до всех членов семьи, более того, требует, чтобы вопрос не обсуждали ни в семье, ни с посторонними. От Генри же потребовали, чтобы он либо прекратил посещения театра, либо оставил этот дом. И все пошло по-прежнему.