– Что же мы будем делать! – снова и снова повторял он. – Я просто не могу этого больше выносить! Иногда мне кажется, что я схожу с ума!
Эмбер вела себя с Филипом мягко, пытаясь вразумить его. Она откинула с его лба прядку каштановых волос (он не носил парика).
– Мы ничего не можем сделать, Филип. Ведь он твой отец…
– Это неважно, отец или нет! Я ненавижу его теперь! Вчера я встретил его на галерее – как раз, когда он шел к вам, – Боже мой, на минуту мне подумалось: схватить его за горло и… О, что же я такое говорю! – Он тяжко вздохнул, его мальчишеское лицо было несчастным и измученным. Эмбер приносила ему минутные радости, но и очень много горя. С тех пор как Эмбер появилась в Лайм-парке, он не находил покоя.
– Не надо так говорить, Филип, – тихо произнесла она. – Ты даже думать так не должен, иначе это может когда-нибудь произойти. Я не сомневаюсь, что у него есть законное право распоряжаться мною так, как он пожелает…
– О Господи! Никогда не думал, что моя жизнь может превратиться в такую неразбериху, – не представляю, как это случилось!
Несколько дней спустя Эмбер вернулась после утренней прогулки верхом одна – Филип возвратился другой дорогой, чтобы их не видели вместе. Рэдклифф сидел за письменным столом в спальне.
– Мадам, – сказал он, обернувшись к ней через плечо, – я счел необходимым нанести краткий визит в Лондон. Я выезжаю сегодня сразу после обеда.
На лице Эмбер вспыхнула улыбка, и хотя она не надеялась, что он возьмет ее с собой, но решила все же попробовать уговорить его.
– О, как. это чудесно, ваша светлость! Я немедленно велю Нэн упаковывать вещи!
Она бросилась из комнаты, но его слова заставили Эмбер остановиться:
– Не стоит волноваться. Я поеду один.
– Один? Но почему? Если вы поедете, то я тоже могу поехать!
– Я буду отсутствовать лишь несколько дней. У меня очень важное дело, и ваше общество будет мне мешать.
Эмбер возмущенно вздохнула, потом вдруг взглянула ему прямо в глаза:
– Вы совершенно несносный человек, будьте вы прокляты! Я не останусь здесь одна, слышите? Не останусь! – Она ударила рукояткой хлыста по столу, оставив на столешнице вмятину.
Рэдклифф медленно встал, поклонился ей, хотя, как она заметила, от сдерживаемого гнева у него ходили желваки на щеках, и вышел из комнаты. Эмбер еще раз трахнула рукояткой хлыста что было сил и закричала ему вслед:
– Я не останусь здесь! Не останусь! Не останусь! Когда дверь за ним закрылась, Эмбер швырнула хлыст в окошко и бросилась в соседнюю комнату, где увидела Нэн, сплетничавшую с кормилицей Сьюзен.
– Нэн! Упаковывай мои веши! Я еду в Лондон в своей карете! Этот выродок…
Сьюзен подбежала к матери, топнула ножкой и повторила, тряся кудряшками:
– Этот вы-ро-док!
Когда пригласили к обеду, Эмбер не спустилась. Она готовилась к отъезду и была зла. Аппетит пропал. После того как Рэдклифф повторно послал за ней, она наотрез отказалась, захлопнула дверь, заперла ее и швырнула ключ.
– Он слишком уж раскомандовался – что мне можно делать, а чего нельзя! – с жаром говорила она Нэн. – Бьюсь об заклад, этот старый козел собирается водить меня, как дрессированного медведя, за кольцо в носу! Ничего у него не выйдет!
Но когда Эмбер переоделась и была готова к отъезду, она обнаружила, что двери, ведущие на галерею, заперты снаружи, а ее собственного ключа нет. Никакого другого выхода не было, ибо комнаты шли анфиладой, и, сколько Эмбер ни барабанила в двери, сколько ни била каблуком, ей никто не ответил. Наконец, в порыве ярости, она бросилась обратно в спальню и начала крушить там все, что попадалось под руку. Нэн только хваталась за голову. Когда Эмбер обессилела, спальня представляла собой сплошной хаос.
Через некоторое время кто-то отпер дверь в холл и, поставив поднос с едой, постучал, чтобы привлечь внимание, а потом убежал через галерею. Очевидно, граф предупредил слуг, что, мол, у его жены опять припадок. Горничная внесла поднос и поставила его на стол возле кровати, где лежала хозяйка. Эмбер обернулась, схватила холодную жареную курицу и швырнула ее через всю комнату, потом грохнула об пол весь поднос с посудой и едой.
Часа через три Нэн решилась войти в комнату. Эмбер сидела на кровати по-турецки. Она решила ехать в Лондон, даже если для этого придется вылезти через окно, но Нэн попыталась отговорить Эмбер – ведь если она не подчинится воле графа, тот может начать против нее судебное дело, добьется развода и заберет все ее деньги.
– Имейте в виду, – предупредила ее Нэн, – вы можете нравиться его величеству, ему нравятся все хорошенькие дамы. Но вспомните его натуру – он терпеть не может вмешиваться во что-либо, это для него лишнее беспокойство. Разумнее вам было бы оставаться здесь, как мне кажется.
Эмбер сбросила туфли, вытащила гребешки из волос и уселась, уперев локти в колени. Она злилась. Потом ощутила сильный голод, потому что за весь день она только выпила стакан фруктового сока в семь часов утра, а сейчас была половина пятого. Она взглянула на холодную курицу, которую кто-то поднял и положил обратно на поднос.
– Так что же мне остается делать? Похоронить себя здесь, в деревне, и так прожить до конца своих дней? Нет, говорю я тебе, нет, я на это не пойду!
Вдруг они услышали приглушенный топот ног и слабые крики женщины. Нэн и Эмбер взглянули друг на друга и стали прислушиваться. С удивлением они узнали голос Дженни, которая настойчиво стучала в наружную дверь. Эмбер мгновенно вскочила с постели и побежала через комнаты.
– Ваша светлость! – громко кричала Дженни, в голосе ее слышались слезы, девушка была в истерике. – Ваша светлость!
– Я здесь, Дженни! Что случилось? В чем дело?
– Филип! Он болен! Ему ужасно плохо! Боюсь, что он умирает! О, ваша светлость, вы должны выйти сюда!
Холодок ужаса прошел по спине Эмбер. Филип болен – умирает? Ведь только сегодня утром перед верховой прогулкой они вместе были в летнем домике, и он был в полном здравии.
– Что с ним произошло? Я не могу выйти, Дженни! Меня заперли! Где граф?
– Он уехал! Он уехал три часа назад! О Эмбер, вы обязательно должны выйти! Он зовет вас! – Дженни зарыдала.
Эмбер беспомощно оглянулась.
– Но я не могу выйти! О, черт! Позовите лакея! Заставьте кого-нибудь выломать дверь!
Теперь Нэн была рядом с Эмбер. Послышался стук каблуков Дженни, потом женщины взяли совки из камина и начали бить по замку. Минуты через две вернулась Дженни.
– Мне сказали, что его светлость приказал ни в коем случае не выпускать вас, что бы ни случилось!
– Где лакей?
– Он здесь, но говорит, что не решается взломать дверь! О Эмбер, скажите ему, что он должен! Ведь Филип…
– Открой дверь, ты, мерзавец! – заорала Эмбер. – Открой, иначе я подожгу дом! – И она что было силы трахнула совком по замку.
После долгого колебания слуга начал выбивать замок снаружи; Эмбер стояла и ждала, мокрая от пота. Нэн принесла ей туфли, Эмбер надела их, прыгая на одной ноге. Наконец замок поддался и Эмбер вырвалась. Она обняла Дженни за талию, и они вместе бросились в другой конец галереи, в сторону покоев Филипа.
Филип лежал на кровати одетый, на него было накинуто одеяло. Голова была откинута на подушки, лицо искажено до неузнаваемости. Он корчился, хватался за живот, скрежетал зубами, на шее у него так сильно напряглись жилы, что, казалось, вот-вот лопнут.
Эмбер на мгновение остановилась на пороге потом бросилась к нему:
– Филип! Филип, что случилось? Что произошло с тобой?
Он поглядел на нее, не узнав в первую секунду Потом схватил за руку, потянул к себе
– Меня отравили… – Его голос был хриплым шепотом. Эмбер ахнула от охватившего ее ужаса, отшатнулась, но Филип так крепко держал ее руку, что Эмбер осталась на месте. – Ты сегодня ела что-нибудь?.
Внезапно Эмбер поняла, что произошло. Граф узнал про их связь и попытался отравить их обоих. Еда, которую ей прислали на подносе, была, вероятно, тоже отравлена. Эмбер стало нехорошо от этой мысли, у нее закружилась голова, она похолодела от страха.