В это же время происходили менее сенсационные, но более важные события. Хотя Кларендон очень противился, но все же был вынужден под; давлением короля покинуть страну. Враги его дочери воспользовались этим позорным изгнанием и всячески старались унизить ее. Но Анна с достоинством выносила их презрение, относясь к нападкам с высокомерием и безразличием. Благодаря своему уму и решительности она даже сумела сплотить своих приверженцев. Она убеждала себя, что эти дураки и их мелкие кляузы ничего для нее не значат, ибо наступит день, когда ее ребенок займет королевский трон Англии, – ведь с каждым годом бесплодие королевы прибавляло Анне уверенности в том, что она окажется права.
С уходом Кларендона его место в правительстве занял КАБАЛ, так назвали группу из пяти человек по первым буквам их имен: сэр Томас Клиффорд – самый честный человек из них всех и потому подозреваемый в двурушничестве; Арлингтон, его друг и тайный завистник; Букингем, Эшли и Лодердейл. Они все ненавидели Кларендона и боялись его возможного возвращения на пост лорда-камергера. Почти в той же степени они ненавидели и герцога Йоркского. Во всем же остальном они были каждый сам по себе: каждый не доверял другому и опасался его, король же не доверял ни одному из них. Карла устраивало лишь одно: наконец-то он имеет правительство, полностью послушное ему. Он был умнее любого из них и всех, вместе взятых.
Итак, они управляли страной.
Англия подписала союзнический договор с Голландией, благодаря чему Карл, пойдя на компромисс с голландцами, обеспечил себе невмешательство Франции в случае войны с Голландией. Фактически Карл намеревался иметь Францию на своей стороне в будущей войне. Именно этого он и добивался в переписке со своей сестрой. Договор с Голландией, а также другие тайные соглашения, недавно подписанные Карлом с Францией и Голландией, уравновешивали силы в Европе. Этот метод закулисных политических сговоров был типичен для короля Англии. Его обаяние и беспечный нрав служили ему удобной ширмой, скрывавшей от всех, кроме самых проницательных людей, его глубокий цинизм, эгоистичность и безжалостный практицизм.
Граф Рочестер однажды сказал: «В наше время существует три основных занятия: политика, жен-шины и выпивка, и первые два часто неразделимы».
Карл не любил, чтобы женщина вмешивалась в государственные дела, но не всегда мог этому противостоять. Поэтому и примирялся с тем, чего не мог изменить. Впрочем, это был один из его принципов. Ибо как только какая-нибудь женщина привлекала его внимание или считалось, что она стала его любовницей, она подвергалась осаде со всех сторон, чего никогда не бывало с королевой, Ей досаждали петициями о помощи, предлагали деньги за то, что она замолвит слово за них перед королем, уговаривали присоединиться к той или иной фракции. Не прожив и двух недель во дворце, Эмбер оказалась вовлеченной в дюжину различных замыслов и проектов, а через несколько месяцев ее уже туго опутывала паутина интриг.
По всей видимости, Букингем относился к ней по-дружески с того самого вечера, когда она была впервые представлена при дворе. Во всяком случае, он всегда был на ее стороне в баталиях с леди Каслмейн. Эмбер же по-прежнему не доверяла ему и презирала его, но принимала все меры, чтобы он не знал об этом, ибо если другом он был сомнительным, то врагом – очень опасным. И Эмбер предпочитала числить его скорее среди друзей. Однако вот уже несколько месяцев они не встречались, и не было случая испытать лояльность друг друга.
Но однажды утром в конце марта герцог нанес Эмбер неожиданный визит.
– О милорд! – удивленно воскликнула она. – Что привело вас так рано?
Еще не было девяти часов, а его милость редко вставал с постели до полудня.
– Рано? Да это не рано, а поздно. Я еще и не ложился. Нет ли у вас стакана вина? У меня чертовски пересохло в горле;
Эмбер послала за белым вином и анчоусами, и, ожидая, пока их принесут, герцог уселся на стул у камина.
– Я.только что вернулся из Мур Филдз. Господи, никогда не видел ничего подобного! Приказчики развалили два дома, матушка Крессуэлл орет как сумасшедшая, а шлюхи бросают ночные горшки в головы приказчиков, угрожают, что снесут теперь самый большой бордель в городе, – герцог взмахнул рукой, – Уайтхолл.
Эмбер рассмеялась и налила вино в бокалы.
– И я не сомневаюсь, они обнаружат здесь шлюх больше, чем в Мур Филдз.
Букингем вытащил из кармана камзола мятый листок бумаги. На листке было что-то напечатано неряшливыми кривыми строчками; типографская краска кое-где размазалась, и были видны следы пальцев. Герцог передал лист Эмбер:
– Вы видели это?
Эмбер торопливо прочитала текст:
Заголовок был такой: «Петиция бедных шлюх к миледи Каслмейн». Прошение только выглядело будто оно от бедных, но, судя по грамотности и острой сатире, оно составлялось человеком из кругов, близких к королевскому двору. В грубых и непристойных выражениях к Барбаре обращались как к главной шлюхе Англии и просили её прийти на помощь представительницам той профессии, на которую сейчас ополчились и которую она так громко прославила в свое время. Эмбер мгновенно поняла, что перед ней еще одно зловредное изобретение герцога, цель которого – насолить своей сестре (Эмбер знала, что они снова были в ссоре). Она была довольна, что Барбару так унижают, и испытала облегчение, что сама не стала объектом нападок.
Она улыбнулась Букингему и отдала листок обратно.
– А она видела?
– Если и не видела, то скоро увидит. Листовки гуляют по всему Лондону. Уличные торговцы распродают сей документ у магазинчиков биржи и на каждом перекрестке. Я видел, как кровельщик читал это послание и смеялся так, что чуть не свалился с крыши. Я хотел бы знать, какому мерзавцу понадобилось порочить ее светлость подобным пасквилем?
Эмбер посмотрела на него широко раскрытыми глазами:
– Господи, ваша милость, действительно, кому? Я и представить себе не могу, кто бы мог это написать, а вы? – Она отпила вина из бокала.
Минуту они глядели друг на друга молча, потом оба рассмеялись.
– Ну, теперь это не имеет значения, – сказал герцог, – важно, что дело сделано. Полагаю, вам довелось слышать, что его величество решил подарить ей Беркшир-Хаус?
Эмбер нахмурилась:
– Да, конечно. Она сама не жалеет сил, чтобы об этом все узнали. Более того, она заявила, что король собирается сделать ее герцогиней.
– Ваша светлость, кажется, недовольны этим?
– Я? Недовольна? О нет, милорд, – возразила Эмбер с вежливым сарказмом. – Отчего мне-то быть недовольной, скажите на милость?
– Ни малейших причин для этого, мадам, ни малейших причин. – Букингем выглядел человеком довольным собой: ему доставляли удовольствие и огонь в камине, и хорошее вино, и какие-то свои личные соображения.
– Я бы, конечно, предпочла, чтобы Беркшир-Хаус был подарен мне! А что касается титула герцогини, то нет ничего на свете, чего я хотела бы больше!
– Не тревожьтесь. Когда-нибудь вы получите и это – когда он захочет от вас избавиться, а такой день обязательно наступит.
Она молча смотрела на него минуту-другую.
– Не хотите ли вы сказать, милорд, что… – начала она.
– Да, хочу, мадам. Здесь, в Уайтхолле, с ней покончено. Покончено раз и навсегда.
Но Эмбер по-прежнему скептически относилась к сказанному. Целых восемь лет Барбара правила королевским дворцом, вмешивалась в государственные дела, водила за нос друзей и мучила врагов. Она казалась столь же неотъемлемой и вечной частью дворца, как кирпичи, из которых сложены его стены.
– Что ж, – ответила Эмбер. – Надеюсь, вы правы. Но только вчера вечером я видела ее в королевской гостиной, и она заявила, что Беркшир-Хаус положит конец всем сплетням и докажет, что его величество все еще любит ее.
Букингем фыркнул от смеха:
– Еще любит ее! Да он даже не спит с нею. Конечно, она надеется, что мы все поверим ее россказням: ведь если весь мир будет думать, что король любит ее, то выдумку можно легко принять за правду. Но я-то лучше знаю. Я знаю кое-что, чего никто кроме меня не знает.