— Четыре дня? Бедняжка моя, звучит ужасно, — саркастически фыркаю я.
— Помолчи. Не у всех из нас есть привычки монахинь-интровертов.
Ой. Думаю, я не могу с этим поспорить.
— Мне завтра на работу. Я не смогу прийти. — Я со вздохом уступаю. — Не у всех из нас есть бесплатный проезд в университет, ты же знаешь. — Я начинаю закрывать свои масляные краски и собирать грязные кисти, чтобы помыть, заботясь о расходных материалах.
После продажи родительского дома в прошлом году я едва могла позволить себе посещать университет. Я надрывала задницу из-за всего - от аренды до оборудования - только для того, чтобы осуществить свою мечту о получении степени искусствоведа.
— Черт, прости. — Робин проводит рукой по своим коротким блестящим черным волосам, по накрашенным красным губам с блестящими белыми зубами. Она классически красива, чувствует себя комфортно в своей шкуре и легко может выбирать друзей по своему усмотрению. И все же она решает потусоваться со мной - чудачкой, которая не особо общительная.
— Как насчет сегодняшнего вечера? В пабе? В конце концов, сегодня пятница.
— У меня групповая терапия, — бормочу я.
— Вот дерьмо. Позвони мне, если после тебе понадобится компания.
Кивнув, я запихиваю все в рюкзак и беру холст, чтобы отнести его на станцию сушки. Нужно еще немного поработать, но моя работа к концу семестра продвигается неплохо. Я не собираюсь выставлять ее на конкурс, проводимый факультетом, я слишком нервничаю. Я пока еще далеко недостаточно хороша.
— Ты можешь поговорить со мной, ты же знаешь. О нас… о нем, — предлагает Робин.
Папа посмеивается в моей голове. Ты пожертвовала своей молодостью, чтобы заботиться обо мне. Будь нормальной двадцатитрехлетней девушкой, Медвежонок Хэлли. Перестань оплакивать меня и живи дальше своей жизнью. Я умер, не ты.
Сжав руки в кулаки, я засовываю его громкие, мучительные воспоминания в маленькую коробочку на голове и туго перевязываю ее скотчем, просто чтобы он не шумел внутри.
— Хорошо, я приду на вечеринку.
— Правда? — Она ахает, широко улыбаясь.
Прежде чем я успеваю передумать, Робин заключает меня в крепкие объятия.
— Даже если это всего на час. Я освобожусь пораньше или что-то в этом роде, они все равно должны мне отгулы.
— Ты самая лучшая, Хэл. Я не могу дождаться. Увидимся дома?
— Да, хорошо.
Покидая здание искусств, я надеваю наушники и пытаюсь не думать о том, на что я только что согласилась. Я не тусуюсь. Обычно Робин уходит искать отношения с девушками и выяснять, с кем из них она хочет трахнуться этой ночью, а я просто неловко сижу в углу. Но она терпит мою нелюдимую задницу уже почти год, с тех пор как мы вместе начали снимать нашу дешевую лондонскую квартиру, и меньшее, что я могу сделать, это приложить усилия.
У меня есть одна подруга.
Одна - это все, что мне нужно.
Запрыгивая в сверкающий красный автобус, который отправляется от окраины кампуса, я сканирую свою электронную карточку и нахожу свободное место. До клиники "Роузбуш", где каждую неделю собирается группа "скорбящих", тридцать минут езды. Я хожу туда и сижу в тишине уже почти четыре месяца, с той ночи, когда я больше не могла справляться с потерями, которые отравляют мою жизнь. С тех пор каждый день проносится мимо, от одного мгновения к другому.
Это вся моя жизнь.
Дышать. Моргать. Рисовать.
Притворяться живой, хотя на самом деле меня тоже похоронили прошлым летом.
Проезжая мимо больницы и отделения A&E, автобус останавливается у автостоянки для посетителей. Я спрыгиваю и подхожу к серому зданию, в котором находится служба психического здоровья. Все палаты и клиники расположены вместе, поэтому у входа всегда есть несколько странных людей.