— Небаба! — прошептал пан Валович и на мгновение прикрыл глаза, судорожно сжав веки.
Когда посмотрел снова — конники встретились. Наблюдать за рейтарами было легче. Они в темных камзолах, поблескивающих кирасах. Свалился под ударами рейтар один казак, второй. Забилось сердце пана Валовича.
— Так их! — И приподнялся на стременах.
Казаки рассыпались, пошли кругами по полю, не выдержали ударов рейтар, но внезапно собрались в кучу и, сверкнув саблями, снова метнулись в бой.
Теперь все перемешалось. Носились без всадников перепуганные кони и кричали раненые. С поля бросились в лес мушкетеры.
— Назад! — потрясая кулаком, кричал Валович.
— Надо отходить, ваша, мость. — Жабицкий тревожно поглядывал на хоругвь, которая высилась у шатра пана Валовича. К ней упорно пробивались казаки.
«Отходить?! — беззвучно зашевелились губы Валовича. — От кого бежать? От мерзкой черни будет бежать он, воевода?!»
— Молчи! — заскрипел зубами пан Валович, хотя ему стало ясно, что, он проиграл бой.
— Ваша мость, берегите себя!.. — Жабицкий перегнулся в седле и цепкой рукой выхватил поводья у пана Валовича. — Едем!.. Сейчас… Иначе будет поздно.
— Да, будет поздно, — машинально согласился Валович. Рассеянным взглядом Валович окинул поле боя. Устало метались кони. Поляна возле леса была усеяна трупами. Сержант вел пикиньеров на казаков, но те рубили пики и теснили войско к оврагу…
Пришпорив коня, Валович пустил его за капралом. Следом поскакали двадцать рейтар охраны.
Краем леса миновали поле и, обходя шлях, свернули в овраг. Нашли тропинку и по ней версты три шли рысью. Тропинка вывела на дорогу, которая тянулась к западу. А дорога вскоре вывела на шлях. Он раздваивался. Прямо — к Пинску. Вправо — на Лунинец. Пан Валович остановил коня.
— Бери двух рейтар и скачи в Пинск, — не поворачивая головы, глухо сказал Жабицкому.
— А ваша мость? — удивился капрал.
— Скажешь войту пану Луке Ельскому, что воевода Валович укрылся в Слуцкой крепости. Еще скажешь… Ладно, — прикусив губу, ударил усталого коня в бока и закачался в седле.
Рейтары тронулись за паном Валовичем. Жабицкий смотрел им вослед, пока те не скрылись из виду. Потом потрепал коня по, упругой шее и, поглядывая в сторону, где еще кипел бой, процедил сквозь зубы:
— Небаба…
Всю дорогу до Слуцка хорунжий Гонсевский думал о друге молодости Витольде Замбржицком. Витольд жил в Слободе, в тридцати верстах от Слуцка. Гонсевский — в маентке Бучати. На добром коне час езды. Вместе с Замбржицким сражались под Смоленском и вместе делили тяготы походной жизни. Не расставались и позже, когда обзавелись семьями. Зимними вечерами любили сидеть в жарко натопленных комнатах и вести разговоры о былых сражениях, о славе, которую добывали для Речи Посполитой в походах. И теперь Гонсевский удивлялся тому, что сидит в своем маентке Замбржицкий, словно в берлоге, и нет ему никакого дела, что делается вокруг.
Гонсевский решил заехать к пану Витольду, хоть и не был уверен, что застанет его дома, — шановное панство стремится уйти подальше от огня. Но слуги сейчас же раскрыли ворота, и Гонсевский, бросив повод, широкими, быстрыми шагами пошел к дому. Замбржицкий встретил его на крыльце.
— Два года не видались.
— Ты совсем поседел, шановный, — осматривая друга, заметил Гонсевский. — Но все такой же.
Хорунжий видел ту же стройную фигуру, крутой лоб, тонкий нос и гладко выбритые щеки. Пану Витольду Замбржицкому было за шестьдесят, и годы эти выдавала только седина.
— Откуда путь держишь? — Замбржицкий потрепал хорунжего по плечу.
— Из Несвижа. Насилу добрался и устал до смерти.
— Понимаю. Хлопот много. Крепок ли ясновельможный пан Радзивилл?
— Крепок. Приехал из Кейдан и собирает войско. Вся Речь Посполитая поднимается.
— А я вот видишь, ни с места, — усмехнулся Замбржицкий.
— Стар стал? — слукавил хорунжий.
— Стар. А ты не угомонишься.
Гонсевский расстегнул мундир, снял саблю и сладко потянулся в мягком кресле.
— Как угомониться, если меч повис над ойчиной? Ты не взял саблю, да пан Шиманский не взял, да пан Любецкий… — Гонсевский поджал губы. — Шановный полковник пан Кричевский и тот где-то отсиживается…
Замбржицкий слушал, опустив голову.
— Кричевский не будет отсиживаться… Так мне кажется.
Гонсевский пожал плечами.
— У тебя, шановный, тихо? Кругом бушует чернь.
— Пока бог хранит. Разворошили гнездо и дивимся теперь.