Атаман вскочил на стену. Скрыв тревогу, смотрел, как пикиньеры, поддерживаемые рейтарами и стрелками-мушкетерами, пошли к городу. Они двигались клином, острие которого было направлено в Северские ворота.
— Насмерть стоять будем! — раздался голос Небабы. — Не посрамим казацкой славы!
— Будемо, батько! — ответили ему.
Еще мгновение, и голоса черкасов потонули в грохоте мушкетных выстрелов, звоне оружия, вое баб. На сей раз пан Мирский не разбивал войско на два отряда, а целиком бросил его штурмовать Северские ворота. Понял, что в едином кулаке удар будет сильнее. Небаба сразу разгадал план стражника и послал джуру за казаками, что стояли против Лещинских ворот. Те сели на коней и, примчавшись, спешились.
— Стойте! — приказал Небаба. — Если прорвутся в город, будете рубиться с рейтарами.
Тяжело было сотне смотреть, как, обливаясь кровью, падали со стены браты. Сжимали рукоятки сабель. А бой нарастал с каждой минутой. Падали пикиньеры, а все равно лезли на стену. Казалось, еще мгновение и они будут в городе. В ворота глухо стучал таран.
В этот момент произошло то, чего Небаба не ожидал. Скрином и воем появились у ворот бабы и девки. С кольями и камнями взбирались они на стену. Опешили пикиньеры, когда полетели в них камни.
Баб и девок привел на стену Шаненя.
— Бейте их, бабоньки!.. Иродов поганых, мучителей наших! — подбадривал Ермола.
Крик и гвалт заглушили выстрелы. Отхлынули от стены рейтары, отошли за ров.
— Бегите за камнями в бани!.. Поленья берите! — поучал Велесницкий.
Бабы слушали его и бежали за камнями. Алексашка и Устю увидел. Она неслась к нему раскрасневшаяся, в расстегнутой поддевке. Платок съехал с головы и кончики его трепетали на ветру.
— Ты куда?.. — прошептал он.
— Не уйду, Ликсандра, не гони.
— Не лезь на стену.
В поле заиграли трубы. Пикиньеры выстроились и снова бросились к воротам.
Зазвенели казацкие сабли и мужицкие косы, полетели камни и поленья. Снова загремел таран, и с треском разлетелись ворота. Бросив бревно, пикиньеры метнулись в стороны, давая дорогу рейтарам. Те пустили коней в брешь. Шаненя оцепенел от ужаса, когда увидал шагнувшего навстречу коню мужика. «Дед Микола!..» Старик выставил косу, как рогатину. В этот миг влетел в ворота рейтар. Полоснула коса по брюху лошади. Встал конь на дыбы и рухнул, подмяв деда. На коня налетели напирающие следом рейтары. Началась свалка. К воротам, навстречу войску, сверкая саблями, ринулась казацкая сотня..
Появления свежей сотни рейтары не ждали. Ускакав от ворот, повернули коней и, дав им шпоры, снова бросились на казаков. Те приняли бой, но от ворот не отходили. Пикиньеры и мушкетеры отступили от стен и стали заходить клиньями вдоль рва, чтоб отрезать черкасов. Тогда Небаба дал команду отступать. Ворота запрудили телегами, забросали бревнами.
Снова наступила тишина.
Глава шестая
С каждым часом Ельский становился мрачнее. Не гадал он, не думал, что казацкий загон найдет такую поддержку у горожан. Трубач, возвратившийся из города, говорил о сговоре черкасов и черни. Ельский слушал, но верить в силу схизматов не хотел. Три часа он смотрел, как рубились возле стен те и другие. Дважды были моменты, когда казалось, что все уже. Но оба раза войско откатывалось от стены.
Приподнимаясь на стременах, пан Ельский пристально смотрел в сторону ворот. Протирал платком глаза и недоуменно пожимал плечами. Нет, не мерещится ему. И все же спрашивает с сомнением у пана Мирского:
— Бабы?..
— Бабы, ваша мость. Швыряют каменья в воинов.
— Совсем лишились рассудка и чести, — ухмыльнулся войт и тут же вспыхнул: — Никому не будет пощады. Бабам тоже.
Стражник Мирский не ответил. Раскрылись ворота, рейтары устремились в брешь. За ними хлынули драгуны. Хлынули и остановились.
— Что там такое?
— Не пойму, пан Лукаш, — нервно ответил Мирский. — В город войско не входит.
Рейтары отошли от ворот, и появились серые казацкие кунтуши. Засверкали сабли. Заметались по полю кони без всадников, и черкасы снова исчезли за стеной. Вылазка казаков вконец разозлила Луку Ельского.
— Шановный пан Мирский! — сдерживая гнев, сквозь зубы простонал войт. — Надобно нечто делать.
— Я потерял почти половину отряда. Убедился, ясновельможный, как живуча чернь, — с горечью заметил стражник.
— Пепели огнем! Разрывными ядрами бей!
— Будет гореть город.
— Пусть горит! — Пан Лука Ельский поджал губы. В глазах сверкнули недобрые искорки. Вздрогнул тучный подбородок и замер на белой пелерине, закрывающей стоячий воротник сюртука. Со щеки на пелерину скатилась капля пота и расплылась пятнышком. — Слышишь, пан стражник, пусть горит! Доколе будем возиться?..