Плита мягко фыркнула от спички. Но мать вдруг отодвинула сковородку, как будто передумала, и подошла к окну.
...Только бы не он! Только бы не он!..
— Хорошо! — воскликнула она ликующе и отошла от окна. — Как это я заметила его. Иногда я верю в предчувствия.
...А-а-а! Чтоб его лошадь упала!..
— Теперь я могу накормить всех моих мужчин, — засмеялась она, — редкое удовольствие!
Он напрягся, прислушиваясь, хоть шипение яиц мешало ему. И вскоре он услышал. Повернулась ручка. Жесткое обветренное лицо.
— А я уже готова! — весело сказала мать. — Еще секунда.
Отец бросил свою шапку на раковину и прислонил к ней новый кнут.
— Устал? — спросила мать.
— Нет.
— Я думаю, ты не откажешься от омлета.
Отец кивнул.
— Что это наследник дома? — Его тонкие губы изогнулись и смяли гладкую щеку.
...Не надо! Не говори ему!..
— О! — выпалила она, — кто-то пристает к нему. Какие-то большие мальчики на улице.
...Ааа! Ненавижу ее!..
Лишенный любопытства взгляд отца повернулся от ее лица к лицу Давида, как медленная колесная спица.
— Почему?
— Какие-то деньги в яме. Они пытались их достать, что ли. И один — как его зовут?
— Куши, — мрачно подсказал Давид.
— Да, этот Куши сказал, что он толкнул его как раз тогда, когда он поднимал монетку. Обычная история. Детская ссора. — Она нагнулась над плитой. — Только если это из-за денег, это не совсем по-детски.
— Яма? — Голос отца едва заметно, но стал тверже. — Когда?
...О! Он думает: я рассказал!..
— Вчера, ты сказал, да, Давид? — Она стояла к ним спиной. — Ты не возражаешь, если я дам тебе кофе, который заварила утром?
— Нет. — Испуганные глаза Давида поднялись к мрачным глазам отца. — Я-я сказал — вчера.
Нижняя челюсть отца напряглась. Опущенные ресницы скрывали его тлеющую злобу:
— Что еще?
И хотя Давид знал, что этот вопрос относится к нему, он молчал.
— Это все! — засмеялась мать, как будто удивленная интересом мужа. — Я предложила пойти на улицу вместе с ним, потому что они пригрозили побить его, — она поставила омлет и кофе на стол, — но он отказывается, боится, что его назовут трусом.
...Он знает, что этого не было! Знает, что это было не вчера! Знает, что я вру!.. Но сошло!..
— Уф! — фыркнул отец с облегчением, — он уже до статочно большой, чтобы о себе позаботиться. — В его взгляде было странное удовлетворение.
— Но они большие, Альберт. — Она поставила на стол запотевший кувшин.
— Тогда, если они слишком большие для тебя, скажи им, что я возьму кнут, пусть только до тебя дотронутся. Просто, чтобы их попугать, — добавил он.
...Он за меня. Ха! — Давид механически поднял свою вилку... Она рассказала ему, и он знает, что я наврал, и все-таки он за меня. Может, я и его одурачил? Нее! Как он посмотрел на меня...
— У тебя есть время поспать сегодня?
Лицо отца потемнело. Он прочистил горло:
— У меня еще есть час.
Давид слез со стула:
— Можно я пойду, мама?
— Подожди, я дам тебе грушу.
— Я ее съем по дороге.
— Ты не боишься теперь? — Она направилась к ящику со льдом.
— Нет. — Он торопливо взглянул на отца.
— И ты уверен, что не хочешь, чтоб я смотрела в окно? — Она положила ему в руку холодную, скользкую грушу. — Пока ты не выяснишь, там ли Куши?
— Нет. Я побегу прямо в хедер.
Мать наклонилась поцеловать его.
— И не лезь во всякие драки, — сказал отец, — слышишь?
— Да, папа, — опять их взгляды встретились. Давид потянулся к дверной ручке.
— И не забудь съесть свою грушу, — напомнила ему мать. — Она сладкая, как...
Ее голос был приглушен закрывшейся дверью.
Он сбежал по лестнице и, выйдя на улицу, торопливо оглянулся. Лео нигде не видно. Хорошо! Теперь можно идти в хедер и ждать, пока не придет ребе. Он обошел повозку отца, прокрался через канаву и повернул к западу. Вдруг он услышал за спиной шум роликов.
— Эй, ты!
Не нужно было даже оглядываться.
Лео, держа кепку в руке, с открытым от злости ртом на раскрасневшемся лице возник на его пути. Стоя на роликах, он казался совсем большим, и его голова возвышалась над Давидом.
— Убегаешь, да? — Его курносый нос сморщился в сердитой усмешке. — Не мог сказать мне, что не хочешь идти, вместо того, чтобы заставлять меня болтаться здесь целый день!
— С чего ты взял, что я не хочу идти, — Давид поднял голову, умоляюще улыбаясь.
— Почему же ты не выходил? Чего ждал? Мы же договорились на десять часов.
— Я должен был ждать, пока не придет отец. Видишь, это его телега. — Он показал на повозку, надеясь, что у него появится какое-нибудь объяснение.