— Яйца с перцем, вот что я ему дам! — Она вызывающе скрестила руки на груди (малыш еще больше обиделся). — А ты что, не можешь? Или ты сдох?
— Нет! — Его маленькая, брюзгливая челюсть выдвинулась вперед, насколько позволяли зубы, — пусть вся лавка сгорит до основания! Нет!
— Чтобы ты сгорел вместе с лавкой! — Она плюнула на него. — Нужен ты мне с твоим грошовым бизнесом! Оседлал меня этой лавкой, ничего себе муженек! Полли, иди, отпусти ему.
Мрачно выпятив губы, Полли подняла ржавую крышку банки, плавающей в полурастаявшем льду, наложила бледно-желтую, дымящуюся, заледенелую массу в бумажный стаканчик и вручила мальчику. Дети ушли. Мать злобно посмотрела на девочку.
— Нужно тебе было говорить ему, а? Вонючая писюха! Предупреждала тебя!
— Ты мне не мать, — проворчала Полли по-английски.
— Сейчас ты у меня получишь! — Мачеха сняла руки с груди. — Думаешь, тебе все сойдет, если твой отец здесь?
— Оставь ее! — негодующе вмешался муж, — может, ты думаешь, что она врет? Если бы это была твоя плоть и кровь, ты бы следила за ними. Ты бы не сидела здесь на своей жирной заднице, когда этот подонок мучил мою бедную дочь.
— Чтоб ты был козлом отпущения для собак! — Ее голос поднялся до бьющего по ушам, злого крика. — И для крыс! И для змей! Могу я следить за всем? Лавка! Покупатели! Поставщики! Кухня! Да еще твои вонючие дочки! Тебе не достаточно убивать меня этой лавкой, ты еще наградил мой живот своим семенем — вот! — Она подняла измазанный шоколадом передник, будто хотела бросить его в мужа. — И плюс ко всему ты просишь меня следить за этими грязными лентяйками! Если они не хотят меня даже слушаться, как я могу за ними следить? Что они, недостаточно взрослые? Или они мало знают? И та, что притворяется, что плачет на кухне, — двенадцатилетняя девка! Чтоб она там удавилась! А ты — ты даже не заслуживаешь, чтобы земля покрыла тебя! И еще говорит мне — следить за ними! И если хочешь очень знать, так ты сейчас перестанешь верещать и пойдешь на кухню есть свой ужин. — Она замолкла, задыхаясь.
— Да? — он заикался не столько от бешенства, сколько от непреодолимого упрямства. — Ужин — ты мне — есть? Ужин! После того, что случилось! Горе тебе! Но на этот раз — я — ты не оседлаешь меня как... как смирную лошадь! Нет! Теперь — ты — теперь ты не будешь на мне верхом ездить...
— Поцелуй меня в зад! — опять набросилась она на него. — Ездить на тебе! А на мне не ездят? Ну и дурак же ты — так беситься из-за этого! Как будто никогда раньше два щенка не игрались, как собаки. Что она, калекой стала! Он отнял ее честь? До свадьбы заживет!
— Откуда ты знаешь? Сколько ему лет? Что он натворил? Ты хоть посмотрела?
— Посмотрела? Да! — засмеялась вдруг она, — я посмотрела! Ее трусы такие же грязные, как всегда! Иди сам посмотри!
— Чтоб тебе лопнуть! — проворчал он.
— Щенки играют, а он волнуется! Будущее, женихи, женитьба! Они и так ее попробуют до свадьбы. Идиот! Ты хочешь ей жениха? Нос твой будет ей женихом!
Его маленькое тело напряглось. Его болезненножелтое лицо налилось кровью.
— Так твоя мать говорила твоему отцу про Геню? И то же самое — гой! Это уже семейная черта! А тебе хоть бы что! — Его раздражение вдруг угасло, и он замолчал.
— Чтоб ты сгорел, как свеча! — Она в бешенстве наступала на него. — Чтоб тебе тошно стало от стыда! Я рассказала тебе секрет, а ты надо мной издеваешься? Я сейчас тебе дам так, что весь мир для тебя перевернется!
Он поднял руки защищаясь:
— Уйди! Оставь меня! Если ты мечтаешь обожраться лакомствами на моих поминках, так скорей я нажрусь на твоих!
— Чтоб тебя зарезал китаец! — Она презрительно повернулась к нему задом. — Пугало! Я тебя больше не слышу! Говори с моей задницей!
— Ладно, ладно! — Он бессильно качался. — Пусть будет, как ты говоришь. Моя единственная! Моя праведница! Но он, этот маленький, лупоглазый жулик, ему хоть бы что! Это справедливо, а? Племянник тебе дороже, чем дочери, которых я тебе вырастил. tío помни, есть Бог в небесах, Он тебя за это осудит!
— Я разве говорю, что он должен остаться безнаказанным? — Берта опять вскипела. — Говорю тебе, я скажу Гене завтра утром. Чего еще ты хочешь? Чтобы Альберт узнал? Сколько раз я тебе говорила, какой он маньяк! Ты что, сам не видел? Он оторвет у этого ребенка все конечности. Ты этого хочешь? Так ты этого не получишь! А теперь иди на кухню и ешь!
Совершенно запуганный, но слишком упрямый, чтобы сразу повиноваться, он стоял, бормоча что-то под ее горящим взглядом...
— Геня... Да! Да! Она с ее легкой рукой и мягким голосом. Да! Да! — Он горестно кивнул. — Она и не подумает поднять на него руку! Она будет с ним говорить, вот что она будет делать, — ласкать его. Единственное, что его ждет — разговоры. Разговоры после того, что он сделал моей Эстер. Да! Да! Но мне этого недостаточно, знай! Я не удовлетворен.