— Мама? — позвал он.
— Да.
Он перепрыгнул через последние три ступеньки, что раньше у него никогда не получалось, и, упав на колени, выронил связку книг. Но тут же вскочил на ноги и, как преследуемое гончими животное, бросился к бледному уличному свету.
Его ждала беззвучная белая улица с сугробами вдоль тротуара. Шагов не было слышно. Недавно подметенные черные дорожки перед домами опять серели. Он чувствовал холодные снежинки на щеках. Прищурив глаза, он двинулся вперед. Снежинки в небе были черными, пока не опускались до крыш. Потом они вдруг белели. Почему? Снежинка села на ресницы. Он моргнул, и она превратилась в слезу. Под ногами прохожих снег превращался в сырую скользкую корку. Вдоль тротуара тянулись поручни с белыми снежными трубами на них. Он провел по ним рукой. Леденящий снег, от которого немела кровь, собрался под его ладонью. Он слепил из него шар, поиграл им и бросил.
В конце улицы он повернул за угол, потом за другой. Интересно, т о все еще на месте? Он ускорил шаги. То все еще висело рядом с дверью. Он уже третий день все забывал спросить, что это значит. Что бы это могло значить? Зеленые листья были наполовину закрыты снегом. Даже красная ленточка была в снегу. Бедные белые цветы выглядели, как остекленелые. Он задумчиво посмотрел на них и двинулся дальше.
Он повернул за последний угол. Послышались детские голоса. Недалеко, на другой стороне улицы была школа.
Что делать, если он увидит Анни? Смотреть в сторону, пройти мимо...
Нужно было перейти улицу. Дети переходили по протоптанной в снегу дорожке. А по бокам тянулась нетронутая белизна канавы. Он остановился. Вот где нужно бы переходить. Ни единого следа. А может, не стоит. Сугроб у тротуара с него ростом. Но здесь никто еще не переходил. Это будет его собственная дорожка. Да. Он разбежался и, едва преодолев первый сугроб, провалился по колени в снег. Он услышал насмешливые голоса позади себя. Но он рвался вперед, вперед. Стоило ли делать это? Теперь он будет весь в снегу, мокрый. Но как удивительно чисто было вокруг него, белее, чем все, что он знал, белее всего, белее. Второй сугроб был плотнее первого. Он взобрался на него, почти утопая, и спрыгнул на ровное место, отряхиваясь. Снег на мостовой, смешанный с солью, затоптанный ногами детей становился грязнее с приближением к школе.
Услышав смех, он поднял голову. Перед ним два парня, широко расставив ноги, состязались, чья струя мочи долетит дальше. От жидкости клубился пар над снегом и желтизна проступала на краю дорожки.
На мостовой снег никогда не бывал белым. Дверь школы. Он вошел.
Если он увидит ее, пройти, пробежать мимо...
9
Наконец, зазвонил трехчасовой звонок. Давид торопливо пробирался сквозь шумную толпу детей. Он не встретил Иоси и Анни и теперь первым бросился домой, боясь, что они догонят его.
Снег перестал падать, и, хотя облака еще серели в небе, было теплей, чем утром. Снежная крепость, до половины построенная на прошлой перемене, ждала своего завершения. По дну канавы вытянулась, как черная лента, ледяная дорожка. На очищенном от снега тротуаре серели предательские заплаты льда.
Он шел очень быстро, время от времени оглядываясь через плечо. Нет, их не было видно. Он обогнал их. Он повернул за угол и замер, увидев перед собой странную картину. Осторожно подошел поближе.
Линия черных экипажей, замерших вдоль сугроба. Он уже где-то видел такие коляски. Но один был очень странный — квадратный и с окнами по бокам. На лошадях были черные плюмажи. Люди у дверей дома тихо шептались и старались заглянуть в коридор. Во всех соседних домах были открыты окна, и из них высовывались мужчины и женщины. В одном из окон женщина махала рукой кому-то в глубине комнаты. К ней, слегка улыбаясь, подошел мужчина, похлопал ее по спине и протиснулся в окно рядом с ней. На что они смотрели? Что должно было появиться из дома? Вдруг он вспомнил. Здесь были цветы! Да, он помнил эту дверь, эти белые плоские колонны. Цветы! Почему? Он оглянулся, чтобы спросить кого-нибудь, но вокруг не было никого из его сверстников. У одной из повозок стояло несколько человек, одинаково одетых в длинные черные пальто и высокие шляпы. Кучера. Они единственные казались спокойными, хотя даже они разговаривали вполголоса. Нужно послушать, о чем они говорят. Он скользнул к ним, напрягая слух.
— И что вы думаете, этот болван сказал мне? — говорил мужчина с грубым, обветренным лицом. Дым сигареты окутывал слова, вылетавшие изо рта. — Он сказал: "Ты что встал?" Как вам нравится это дерьмо?