Но Давид чувствовал себя обманутым и злился. — Ты... ты не все рассказала мне! — запротестовал он. — Ты даже не сказала, что случилось?
— Неужели? — засмеялась она. — Что еще можно сказать? Она умерла той же осенью, перед первым снегопадом, — мать смотрела на дождь, барабанящий в окно, ее лицо стало серьезным, — она была такая хрупкая в своем саване... как тебе сказать сынок. Как ранний снег. И я подумала, что нужно внимательно смотреть на ее лицо, потому что она наверняка растает у меня на глазах, — она опять улыбнулась. — Ну, теперь тебе достаточно?
Он кивнул. Непонятно, почему, но ее последние слова взволновали его. Ее заключительный жест легкая хрипота в голосе передали то, что он не смог уловить как мысль. Где таилась эта мечтательная пугливая грусть, в его сердце, или ею был пропитан зыбкий воздух кухни? Он не мог сказать. Но только бы воздух всегда был таким, и всегда бы быть здесь вдвоем с матерью! Быть рядом с нею. Быть частью ее.
Дождь за окном скреплял вечной печатью их уединение, близость и единство. Она открыла дверцу печи, и розовое пламя озарило ее широкий лоб и обогрело его тело. Он был рядом с ней. Был ее частью. Как хорошо быть здесь! Он жадно следил за каждым ее движением.
Она покрыла стол новой белой скатертью. Скатерть повисела в воздухе, точно облако, и медленно опустилась. Она взяла с полки три медных подсвечника и поставила их в центре этой белизны. В каждую медную чашечку она воткнула по свече.
— Мама!
— Да?
— А что делают, когда умирают?
— Что? — повторила она. — Холодеют и не движут ся. Закрывают глаза и спят вечные годы.
..."Вечные годы" Эхо этих слов звучало в его мозгу. Взволнованно перебирал он их, словно они имели собственный блеск и форму. "Вечные годы..
Мать накрывала на стол. Тихо звенящие ножи вилки, ложки, друг подле друга. Солонка — таинственный маленький сосуд из тусклого серебра, серо-коричневый глаз перца в глубине стеклянной перечнице, эмалевая сахарница, безголовые плечики щипцов.
— Мам, а что такое "вечные годы"?
Мать, отчаявшись, вздохнула, подняла на секунду глаза, потом опустила их на стол. Ее взгляд задумчиво блуждал поверх тарелок и серебра. Ее глаза загорелись. Она протянула руку к сахарнице, взяла щипцы и осторожно поднесла к глазам кубик сахара.
— Вот сколько может ухватить мой мозг, — шутливо сказала она, — видишь? Не больше. Стал бы ты меня просить поднять этими щипцами замерзшее море? Даже снежный человек не смог бы этого сделать, — она опустила щипцы в сахарницу, — для них море...
— Но... — прервал ее Давид в ужасе и замешательстве, — но они когда-нибудь просыпаются?
Она развела ладони, изображая пустоту.
— Некому просыпаться.
— Но иногда, мам, — настаивал он.
Она покачала головой.
— Иногда?
— Не здесь, если вообще где-нибудь. Говорят, что есть небеса, и там мертвые просыпаются. Но я этому не верю, да простит меня Бог. Я знаю только, что их хоронят в черную землю, в темноту, и их имена еще живут несколько жизней на могильных плитах.
"Темнота" "В черную землю". "Вечные годы" Это было страшное открытие. Он смотрел на мать немигающими глазами. Взяв тряпку, лежавшую на краю раковины, она подошла к плите, распахнула дверцу и выдвинула противень. Тепло и запах свежего хлеба вошли в его существо, как осязаемое видение. Мать расстелила салфетку около свечей и положила хлеб на нее.
— Осталось зажечь свечи, — садясь, прошептала она, — и моя работа закончена.
— Кто сделал пятницу таким трудным днем для женщин?
..."Темнота. В могиле. Вечные годы...
Короткие, бурлящие порывы дождя за окном...
Часы тикали слишком быстро. Нет, никогда... В темноте.
Последние лучи света вплелись в сумерки. Лицо матери задрожало и затуманилось, как будто опустилось под воду. Сложный рисунок пятен, как пена, кружащаяся в скудном свете...
Как кукурузные хлопья в витрине того магазина. Кружащиеся и опускающиеся. В тот день. Давно.
Его взгляд следовал за бесцельным потоком света, кружащегося и мерцающего в комнате, беспокойно оттеняющего контуры двери и стола.
...Это был снег, серый снег. Маленькие клочки бумаги, летящие из окна в тот день. "Конфетти, — сказал мальчик, — конфетти". Это бросали на тех двоих, которые должны были пожениться. Торопливый человек в высокой, блестящей, черной шляпе. Женщина в белом, смеющаяся, жмущаяся к нему, увертывающаяся от конфетти, смигивающая с ресниц попавшую на них бумажку.. Ждущие кареты. Конфетти на крыльце, на лошадях. Забавно. Они садятся в карету и оба смеются. Конфетти. Кареты.