— Не знаю. Может быть, это желудок. Он почти ничего не ел сегодня.
— Хорошо, сейчас он будет есть, — сказал отец строго, — ты даешь ему слишком много всякой ерунды.
— Испорченный желудок — печальная штука, — пособолезновал Лютер, и Давид ненавидел его за это сочувствие.
— Ай! — воскликнул отец. — Это не желудок, Джо, это его вкус, изнеженный деликатесами.
Мать поставила перед Давидом тарелку с супом.
— Ешь, это вкусно, — попросила она.
Он не смел отказаться, хотя сама мысль о еде вызывала в нем отвращение. Напрягшись, он погрузил ложку в мерцающую красную жидкость и поднес к губам. Но ложка не достигла рта. Она уперлась во впадину под нижней губой, обожгла кожу и выпала из его онемевших пальцев в тарелку. Красный фонтан метнулся во все стороны, покрывая пятнами его рубашку и белую скатерть. Давид с ужасом смотрел, как расплывались и соединялись пятна.
— Неуклюжий, как турок! — крикнул отец, стуча по столу костяшками пальцев. — Ты поднимешь голову или хочешь, чтобы она тоже побывала в тарелке?
Давид поднял испуганные глаза. Лютер искоса поглядывал на него, неодобрительно цокая зубами.
— Ничего страшного! — попыталась успокоить мать. — Скатерти для этого и существуют.
— Лить на них суп, да? — саркастически спросил отец. — И рубашки тоже для этого существуют? Очень мило. Почему же не всю тарелку, раз уж он начал?
Лютер хихикнул. Не отвечая, мать положила ладонь на лоб Давида:
— Кушай, кушай, маленький.
— Что это ты делаешь, — спросил отец, — пробуешь, есть ли у него температура? "Маленький"! Этот щенок абсолютно здоров, если не считать, что ты распустила его! — он погрозил Давиду пальцем. — Сейчас ты проглотишь свой суп, как человек, а не то я дам тебе вместо него кое-что другое!
Давид всхлипнул и с ненавистью посмотрел на тарелку.
Запомни мои слова!
— Может быть, ему лучше не есть, — вмешалась мать.
— Не мешай, — и Давиду: — Ну, ты будешь есть?
Дрожа, почти на грани тошноты, Давид взял ложку и заставил себя есть. Спазмы прошли. Отец нетерпеливо повернулся к Лютеру.
— Что ты говорил, Джо?
— Я говорил, — сказал Лютер своим медленным голосом, — что когда ты будешь уходить, запри только одну дверь, слышишь. Остальное я запру сам перед уходом, — он вытащил из кармана кольцо с ключами и отделил один. — Вот этот закрывает. И я так тебе скажу, — он протянул ключ отцу, — я рассчитываю на четыре часа. Вся работа не займет больше, чем два-три часа максимум.
— Понимаю.
— Но на этой неделе ты не получишь больше. Бухгалтер...
— Тогда на следующей неделе.
Лютер прочистил горло.
— Завтра вечером приготовьте на одну порцию меньше, — сказал он матери Давида.
— Да? — спросила она со сдержанным удивлением и повернулась к мужу. — Ты придешь так поздно, Альберт?
— Не я.
— Нет, не Альберт, — усмехнулся Лютер, — я.
Сердце Давида подпрыгнуло от счастья.
— Значит, я не должна завтра готовить для вас обед?
— Да, у меня есть кое-какое дело, — сказал он неопределенно. — Может быть, в воскресенье. Нет, знаете что, если я не приду до семи в воскресенье, тоже не ждите меня с обедом.
— Хорошо.
— Но я все равно заплачу за полную неделю.
— Если вы не придете... — возразила мать.
— О, неважно, — прервал Лютер, — договорились?
Он кивнул и взял свою ложку.
Давид ел осторожно, время от времени поглядывая тайком на отца и пытаясь больше не раздражать его своим поведением. На Лютера он даже не решался посмотреть из страха, что самый вид этого человека смутит его и повлечет новые ошибки. Когда мать поставила перед ним десерт, он уже глядел по сторонам, ища куда бы убежать, где бы скрыться так, чтобы они ощущали его присутствие, но не обращали на него внимания. Он мог притвориться сонным, и мама уложила бы его в постель, но было еще слишком рано. Что делать до сна? Куда убежать хоть ненадолго? Комнаты их квартиры предстали перед ним. Гостиная? Тогда отец скажет: "Что это он там делает, в темноте?" Спальня? Нет. Отец скажет то же самое. Где же? Туалет. Да! Он будет сидеть на стульчаке, пока его не позовут.
Он доел последнюю сливу и уже хотел соскользнуть со стула, когда вдруг увидел краем глаза, как рука Лютера двинулась к карману и вытащила часы.
— Я должен идти! — Лютер чмокнул губами.
Он уходит. Давид чуть не заплясал от радости. Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой.
— Так скоро? — спросила мать.
К удивлению Давида, его отец засмеялся, и Лютер присоединился к нему, как будто в этом крылась только им понятная шутка.
— Я даже немного опаздываю, — Лютер убрал часы и поднялся. — Но сперва я должен заплатить вам.