Ему стало больно, физически больно, и Этель почувствовала это. Настала ее очередь улыбаться. И она улыбалась даже тогда, когда он резко ответил:
— Артур говорил, что ты стала проституткой. Мне надо было поверить в это.
Видимо, теперь он верил. Повернувшись на каблуках, Ральф вышел из квартиры, резко захлопнув за собой дверь, и только теперь, когда он уже не мог ее видеть, сразу обмякнув, Этель поняла, как глупо вела себя.
Она хотела поставить его на место, но чего она достигла, выдавая себя за любвеобильную женщину? Она ведь за всю свою жизнь была близка всего с двумя мужчинами. Как все это глупо!
Ничего. Так и надо, говорила она себе, во всяком случае, больше он к ней не сунется, а ведь именно в этом и заключалась ее задача, не так ли?
Да, именно так, настаивал разум. Нет, нет! — кричали чувства. Он нужен тебе всю жизнь, ты хотела только его! И так трудно было бороться с ними, почти невозможно победить!..
Глава 7
— Сплошной отпад! — воскликнула Фредди, когда спустя две недели они приехали в «Гнездо чайки».
— Это что такое? — спросила Этель в надежде, что на языке подростков это означает «ужасно».
— Высший класс!
Этель не стала спорить и только глубоко вздохнула.
Солнце проникало в комнату сквозь большие окна, и все «Гнездо чайки» пронизывали яркие солнечные лучи.
Несомненно, большая и светлая комната Фредерики была гораздо лучше той, что в Лондоне. Из нее открывался чудесный вид на скалы, залив и простирающийся за ним бесконечный океан. Здесь было полно шкафчиков для одежды, полок для книг и современной практичной мебели. Видимо, ее специально подготовили для девочки.
Но у Фредди здесь нет друзей, и вряд и она заведет их до начала занятий в школе, подумала Этель. Здесь нет катков, кинотеатров или видеосалонов. Нет магазинчиков с интересной для девочек одеждой. Ясно, что ей скоро все здесь надоест и она попросится домой.
— Все в порядке? — раздался в дверях голос Ральфа, появившегося в сопровождении рыжего сеттера.
— Да, — сухо ответила Этель, продолжая распаковывать чемоданы.
— Полный отпад! — повторила Фредди свою абракадабру, наклоняясь, чтобы погладить завилявшего хвостом сеттера.
Ральф вопросительно взглянул на Этель.
— Это хорошо или плохо?
Та пожала плечами.
— Хорошо.
— Если что-то не понравится, можно переставить, — предложил Ральф.
— Спасибо, — улыбнулась Фредди благодарно.
Но ее мать, похоже, не находила поводов для радости.
— Чем ты недовольна? — спросил Ральф, когда Фредерика пошла осматривать ванную комнату.
— Да так… — угрюмо отозвалась Этель. — Конечно, если тебе нравятся избалованные дети…
— Я только хочу, чтобы ей… вам обеим было хорошо здесь.
Этель насмешливо посмотрела на него.
— А это не очень рискованно? Нам может здесь так понравиться, что мы не захотим уезжать, когда придет время.
— А может, мне и не захочется, чтобы вы уезжали, — в тон ей ответил Ральф.
Этель промолчала. Нужно сдерживать себя, иначе все последующие месяцы превратятся в сущий ад.
К счастью, в эту минуту вернулась Фредди.
— А там за скалами можно будет поплавать? — спросила она.
— Конечно, — ответил Ральф.
— Нет, — отрезала Этель, бросив на него сердитый взгляд.
Ральф, казалось, не обратил на это внимания.
— Ты сможешь купаться там, но только под присмотром взрослых. Поняла? — уточнил он.
— Да.
— Обещаешь? — настойчиво продолжал он.
Фредди кивнула и торжественно произнесла:
— Обещаю!
Этель стояла в стороне и чувствовала себя посторонней наблюдательницей. Он во всем старался главенствовать, и так было всегда. Он отобрал ее у Артура только затем, чтобы взять верх в вечном споре со старшим братом, а затем выбросил ее.
— Чуть позже пойдем купаться, — пообещал Ральф, чем вызвал улыбку полного счастья на лице Фредерики.
Этель не переставала удивляться поведением дочери. Она все ждала, когда же Фредди начнет капризничать; это было бы лучше, чем такое полное подчинение. Но идиллия продолжалась и за ленчем. Никто не кричал: «Не хочу этих противных овощей!», когда Ральф клал ей на тарелку цветную капусту и морковь.
Готовила обычно миссис Роджерс — женщина из деревни. Еще одна — занималась уборкой. Этель было как-то непривычно, что ее обслуживали, ведь столько лет она сама делала все по дому.
— Все так вкусно, — заявила Фредди, уничтожив бисквит с сиропом, поданный на десерт, и добавила: — Мама такого не готовит.
Этель спорить не стала. Бисквит с сиропом был действительно за пределами ее кулинарных способностей. Обычно их десерт ограничивался йогуртом или фруктами.
Ральф улыбнулся примирительно и с легким упреком сказал Фредди:
— Ведь твоя мама еще и работает.
— Да, конечно, — Фредерика смутилась и с извиняющейся улыбкой посмотрела на мать, — если миссис Роджерс будет готовить, у тебя останется много времени для своей работы.
— Миссис Роджерс приходит сюда только на выходные, когда здесь бывает хозяин поместья.
— Ах, я совсем забыла, — Фредди посмотрела на дядю, — мама сказала, что в рабочие дни ты живешь в Труро.
— Да, так раньше и было. — Ральф бросил быстрый взгляд на Этель.
— Было? — Сердце Этель сжалось от недобрых предчувствий.
— Разве я не говорил? — Лицо Ральфа выражало полную невинность, словно он и в самом деле не помнил, что на вопрос Этель, живет ли он по-прежнему в своей квартире в Труро, ответил утвердительно. — Я бываю там всего лишь несколько дней в неделю.
Значит, остальное время он станет проводить здесь, в «Гнезде чайки».
— А как же твоя квартира? — растерянно спросила Этель.
— Я ее сдал … сдал в аренду. На весь летний период.
Он улыбнулся, как будто речь шла о каких-то не стоящих внимания пустяках, и Этель с трудом удержалась, чтобы не крикнуть: «Лжец! Зачем ты обманул меня?»
— Как это чудесно, мамочка! Ведь мы сможем часто видеться с дядей Ральфом! — воскликнула Фредди. Откуда ей было знать, что творилось в сердце матери?
— Да, конечно, это прекрасно, — произнесла Этель таким загробным голосом, что Ральф расхохотался.
Фредерика удивленно уставилась на дядю, и он пояснил:
— Я полагаю, твоя мама с трудом удерживается от бурных проявлений восторга.
Конечно, Фредди ничего не поняла, но присоединилась к смеющемуся дяде.
Этель еще раз с горечью отметила, что Ральф из кожи вон лезет, чтобы привлечь ее дочь на свою сторону, а та с готовностью идет у него на поводу и в решительный момент, конечно же, окажется не на стороне матери.
После ленча он повел Фредди купаться. Этель тоже пригласили, но, понятно, только из вежливости, и она, разумеется, отказалась. Она сказала, что ей нужно поработать, но потом большую часть времени провела у окна, глядя на океан, думая о чем угодно, но только не об обезжиренных сосисках, музыку к рекламе которых должна была написать.
Наконец она перестала бороться с желанием, преследовавшим ее еще со вчерашнего вечера. Это трудно объяснить. Но уже по дороге из Лондона, на забитом машинами в пятничный вечер шоссе, она постоянно возвращалась мыслями к башне в западном крыле, в которой она жила во время своего первого приезда в поместье и в которой позднее она лежала в объятиях Ральфа.
Почему ее так тянуло сюда? Понятно, что это не помогло бы ей забыть прошлое и обрести душевное равновесие. Но башня влекла ее с какой-то магической силой.
Тут все было так же, как прежде. Даже мебель. Она взглянула на кровать, и память отчетливо нарисовала ей каждое мгновение, проведенное здесь вместе с Ральфом. Нет, не только секс. Ведь здесь они часами говорили о надеждах и мечтах, поверяли друг другу свои чувства.
Как она была наивна! Только теперь она понимает, что Ральф добивался ее потому, что она принадлежала его брату, из вечного чувства соперничества, своеобразного комплекса младшего брата. Как она ненавидит его за это! И за то, что он — это он; за то, что он всегда знал, чего добивается, всегда держал себя в руках, планировал и рассчитывал свои действия, за то, что он был человеком, у которого не было слабостей.