― No importa[31], — сказал Пако. — Он недостаточно силен. Не беспокойтесь об этом… И не раскачивайте самолет.
Я не могу воскресить в памяти, как он сманеврировал.
В те дни в моей пилотской книжке значились два часа двенадцать минут самостоятельного управления самолетом, а у Пако были сотни. Сотни часов… Впрочем, сомневаюсь, была ли у него вообще пилотская книжка.
Я попытался больше заботиться о своей судьбе.
Мы находились над устьем реки, когда Пако неожиданно заложил вираж, повернул под ветер, а затем резким толчком нырнул в направлении берега, к самому началу воображаемой посадочной полосы. Я по–прежнему не различал пути среди хаоса, но мы неслись вперед. И как бы я ни отгонял ощущение тревоги, оно неминуемо возвращалось. Мы находились рядом с землей и уже начали выравниваться, когда Пако и мотор взревели одновременно.
― A la gran puta[32], — заскрежетал зубами Пако, давая газ мотору и отчаянно пытаясь задрать кверху маленький терпеливый самолет.
Уголком глаза я увидел неясные очертания нескольких десятков собак, бросившихся врассыпную из‑под взмывших вверх колес нашего самолета.
― Que pasa, caijo![33] Что это? — спросил я машинально, так как был слишком испуган, чтобы чем‑либо интересоваться.
Пако уже успел перевести дух.
― Это собаки из Сикирреса… — сказал он. — Они раскапывали позади monte[34] черепашье гнездо, и я их не видел.
Тут он принялся посмеиваться над происшедшим.
― Что это за чертовы собаки из Сикирреса? — осторожно спросил я, по–прежнему слишком напуганный, чтобы проявить настоящий интерес.
― Это собаки из Сикирреса, — ответил Пако.
― Отлично! И может быть, даже забавно. Но что они делают здесь, да еще в таком количестве? Сикиррес расположен далеко отсюда, позади лесов, милях в тридцати, не так ли?
― Они жрут черепашьи яйца. Собаки знают в них толк и прибегают сюда целыми стаями. В июне они все собираются здесь.
Мы сделали круг над водой и вновь пошли на посадку. Скользнув вниз и убавив скорость, самолет прошел впритирку между двумя бревнами, причем колеса и хвост его коснулись береговой полосы одновременно.
Пробежав некоторое расстояние по берегу, мы описали относительно простую, но двойную кривую по какому‑то проходу, скрытому среди наваленных бревен, и ничего не задели. Прежде чем мы остановились и я вновь обрел способность дышать, Пако развернул самолет и медленно зарулил вдоль берега по направлению к навесу, стоявшему на врытых в песок четырех столбах и крытому листьями пальмы манака.
Под навесом стоял огромный черный пожилой человек. Я подумал, что, вероятно, его предками были западноафриканские негры, среди которых так часто встречаются весело жестикулирующие женщины и отлично сохранившиеся семидесятилетние старики — громадные серебробородые патриархи, способные трудиться так же, как и в двадцатипятилетием возрасте.
Именно таким был человек, стоявший под навесом. Он был карибом.
Пако потянулся, чтобы развязать проволоку, которой была прикручена моя дверь.
― A‑ah, Jorge[35], — сказал он.
― Buenos cias[36], Пако! — загрохотал старик. Голос его шел откуда‑то из нутра. Он потянулся, чтобы пожать руку Пако, но все время смотрел поверх нас, вытягивая шею, глаза его беспокойно бегали.
― Что ты так смотришь, hombre[37]? — спросил Пако, отлично зная суть дела.
В этот момент Хорхе увидел верх молочного бидона, крышку с цепью и висячий замок. Он сразу успокоился и издал при этом вздох, подобный тому, которые издает логгерхед, глотающий воздух после глубокого ныряния.
― Ах–х-х! — сказал он. — Que buey‑no! El gu‑a–a‑a–rо![38] Нежно произнося гласные звуки, он придавал им любовную интонацию, растягивая и подчеркивая.
― El guaro[39], — утешение в жизни человеческой!
― Пако вылез из самолета.
― Вот сеньор, который ищет черепах… — сказал он. — Можешь ли ты отвезти его в деревню?
― Claro[40], — ответил Хорхе. Потом он пристально посмотрел на меня и спросил: — Умеете ли вы говорить по- английски, сэр?
― Да, немного… — сказал я. — Ведь я из Флориды. Как далеко отсюда до Тортугеро?
― Около трех миль по реке. Не так далеко. У меня как раз лодочка оттуда. Помогите мне управиться с гуаро, и мы сможем поехать.
Пако вошел под навес и стал рассматривать висевший на столбе мешок из сизаля.
― У тебя есть черепашьи яйца? — крикнул он Хорхе.
― Bastante[41], — ответил Хорхе. — Alla en la bolsa[42].
Было приятно слушать, как он произносил испанские гласные.