― На шее у лошади вампир! — крикнул я.
― Si, nо[128], — безразлично отозвался Чепе. — Отпугните его.
Мне никогда не приходилось видеть фотоснимок вампира, сосущего кровь из жертвы. Может быть, такие снимки и делались, но редко. Получить подобный документ показалось мне стоящей и своевременной затеей, и как будто все обстоятельства этому благоприятствовали.
Я достал фотоаппарат и рефлектор, вся аппаратура была выверена, отрегулирована и находилась в полном порядке. Чепе освещал вампира, а я подошел к лошади на двенадцатифутовое расстояние, по которому заранее был наведен фокус объектива. У меня было достаточно времени, чтобы тщательно подготовиться к снимку и еще раз проверить резкость фокусировки. Фотография была, как говорится, в кармане, и я торжественно нажал кнопку спуска.
Лампа не вспыхнула! Даже при напряжении 20 вольт, обеспечивающем вспышку в любых условиях, проклятая лампа не сработала. Нетерпеливым движением я вынул лампу, бросил ее позади себя, достал из мешка новую и ввинтил на место. Снова нацелил фотоаппарат, и жующая лошадь повернула ко мне голову, но именно в этот момент вампир закончил свою трапезу и плюхнулся вниз. Успев подхватить воздушную струю, он поднялся и скрылся среди пальм.
― Se fue[129], он удрал, — сказал Чепе, — этот негодяй.
Я принял безразличный вид, однако еще долго втихомолку сыпал проклятиями.
Не могу понять, являюсь ли я самым неспособным среди всех фотографов или же самым несчастливым!
Немного погодя я посмотрел на лошадь, из ее шеи продолжала сочиться кровь. Тогда я решил проверить проклятый рефлектор и документировать свою неудачу фотографией лошади с кровоточащей раной.
Надо было обождать, пока соберется побольше крови, ведь слюна вампира обладает противокоагулирующими свойствами, и, хотя от укуса животного образуется всего лишь поверхностная царапина, кровь сочится удивительно сильно.
Ко мне подошел Чепе и вскользь заметил, что вампиры особенно неравнодушны к белым лошадям. И я вспомнил, что то же самое мне говорили в Гондурасе и что моя белая лошадь Мето чаще возвращалась с окровавленной шеей, чем гнедая и чалая, с которыми она вместе паслась. Проше всего это объяснялось тем, что белая лошадь гораздо заметнее.
Когда кровь потекла вдоль шеи беспечно жующей лошади и стала капать на землю, я взял в руки фотоаппарат и нажал затвор — все сработало безукоризненно. Я вновь разразился проклятиями, но сразу же замолчал, чтобы не объяснять Чепе причину моих огорчений.
Тем временем начался дождь. Это был не грозовой ливень, а мелкий моросящий дождик, скорее напоминавший туман, который уходит вверх и уносится ветром. Моя хижина находилась всего лишь в четверти мили, и мы быстрым шагом пошли вперед. Дождь стал накрапывать сильнее.
Остаток пути мы шли молча. Дождь усилился, и это было очень приятно, но главным нашим желанием был сон. Когда мы подошли к воротам, я спросил Чепе, где он живет и что будет делать утром. Он сказал, что живет в маленькой хижине у реки, а утром поможет плотнику починить дно моторного челнока, затем выпотрошит паку и принесет ее мне еще до завтрака. Я сказал, чтобы половину паки он оставил себе, и это ему очень понравилось. Чепе передал мне рюкзак, предварительно вынув стеклянный поплавок, и, пожелав спокойной ночи, направился к реке.
Я открыл ворота и влез по лестнице на свою голубятню. Свалив в кучу рюкзаки и скинув промокшую одежду, я растянулся на холодной, туго натянутой парусине походной койки.
Дождь громко стучал по пальмам и крыше. То, что я ощущал, было прекрасным! Мне удалось провести чудесную ночь, встретиться с ягуаром, завтра же мне предстояло съесть паку. А черепахи приплывут в другую ночь…
Глава девятая
КАПИТАНЫ
Ветер стих на рассвете. Полосы тумана поднимались, плыли, редели и исчезали в неразличимом слиянии моря и неба. Слабая мертвая зыбь булькала о форштевень стоявшей на якоре шхуны; лопотание воды, омывавшей якорную цепь, разгоняло стайки молодняка хэмирампусов, и они беззвучно, без малейшего всплеска, рассыпались по поверхности воды, словно пригоршня брошенных кем‑то иголок.
Промысловый сезон подходил к концу — ветры, устремившиеся в Карибское море, могли в один миг превратиться в ураган. Сети были расставлены совсем близко от шхуны, с тем чтобы их можно было быстро выбрать, если только барометр начнет падать.
Оперевшись животом и локтями о поручни, повар сонным взглядом провожал исчезавшую в тумане промысловую лодку, след которой только и отделял океан от неба.