— А где посадочная полоса? Вам нужно не менее тысячи футов, не так ли? Куда годится аэропорт без посадочной полосы…
— Посмотрите вон туда, — сказал Пако. — Видите, вот там.
Он повел левым плечом, затем вытянул руку, согнул ее в локте и описал двойную кривую. Бросив управление самолетом, коснулся трехглавой мышцы пальцами правой руки.
— Я пойду на посадку отсюда, — сказал он. — Вон там, возле зарослей на мысе. Видите? Видите, как они расположены?
— Jesús, María у Iosé[29], — взмолился я.
— Ничего… все будет в порядке. Поворот не такой уж крутой. Там только кустарник да палки, а деревьев и бревен нет.
— Вам уже приходилось там приземляться? — спросил я.
— Qué va![30] Я доставляю сюда гуаро, когда катер не ходит. И до сих пор не угробил ни одного пассажира. Мне приходилось терять гуаро, но не людей. Ни разу в моей жизни. Можете быть спокойны.
Я смотрел вниз на расплывающиеся белые барашки волн.
— А как насчет ветра? — спросил я. — Он дует как раз поперек того, что вы называете посадочной полосой.
— No importa[31], — сказал Пако. — Он недостаточно силен. Не беспокойтесь об этом… И не раскачивайте самолет.
Я не могу воскресить в памяти, как он сманеврировал. В те дни в моей пилотской книжке значились два часа двенадцать минут самостоятельного управления самолетом, а у Пако были сотни. Сотни часов… Впрочем, сомневаюсь, была ли у него вообще пилотская книжка. Я попытался больше заботиться о своей судьбе.
Мы находились над устьем реки, когда Пако неожиданно заложил вираж, повернул под ветер, а затем резким толчком нырнул в направлении берега, к самому началу воображаемой посадочной полосы. Я по-прежнему не различал пути среди хаоса, но мы неслись вперед. И как бы я ни отгонял ощущение тревоги, оно неминуемо возвращалось. Мы находились рядом с землей и уже начали выравниваться, когда Пако и мотор взревели одновременно.
— A la gran puta[32], — заскрежетал зубами Пако, давая газ мотору и отчаянно пытаясь задрать кверху маленький терпеливый самолет.
Уголком глаза я увидел неясные очертания нескольких десятков собак, бросившихся врассыпную из-под взмывших вверх колес нашего самолета.
— Qué pasa, catjo![33] Что это? — спросил я машинально, так как был слишком испуган, чтобы чем-либо интересоваться.
Пако уже успел перевести дух.
— Это собаки из Сикирреса… — сказал он. — Они раскапывали позади monte[34] черепашье гнездо, и я их не видел.
Тут он принялся посмеиваться над происшедшим.
— Что это за чертовы собаки из Сикирреса? — осторожно спросил я, по-прежнему слишком напуганный, чтобы проявить настоящий интерес.
— Это собаки из Сикирреса, — ответил Пако.
— Отлично! И может быть, даже забавно. Но что они делают здесь, да еще в таком количестве? Сикиррес расположен далеко отсюда, позади лесов, милях в тридцати, не так ли?
— Они жрут черепашьи яйца. Собаки знают в них толк и прибегают сюда целыми стаями. В июне они все собираются здесь.
Мы сделали круг над водой и вновь пошли на посадку. Скользнув вниз и убавив скорость, самолет прошел впритирку между двумя бревнами, причем колеса и хвост его коснулись береговой полосы одновременно.
Пробежав некоторое расстояние по берегу, мы описали относительно простую, но двойную кривую по какому-то проходу, скрытому среди наваленных бревен, и ничего не задели. Прежде чем мы остановились и я вновь обрел способность дышать, Пако развернул самолет и медленно зарулил вдоль берега по направлению к навесу, стоявшему на врытых в песок четырех столбах и крытому листьями пальмы манака.
Под навесом стоял огромный черный пожилой человек. Я подумал, что, вероятно, его предками были западноафриканские негры, среди которых так часто встречаются весело жестикулирующие женщины и отлично сохранившиеся семидесятилетние старики — громадные серебробородые патриархи, способные трудиться так же, как и в двадцатипятилетием возрасте.
Именно таким был человек, стоявший под навесом. Он был карибом.
Пако потянулся, чтобы развязать проволоку, которой была прикручена моя дверь.
— A-ah, Jorge[35], — сказал он.
— Buenos dias[36], Пако! — загрохотал старик. Голос его шел откуда-то из нутра. Он потянулся, чтобы пожать руку Пако, но все время смотрел поверх нас, вытягивая шею, глаза его беспокойно бегали.
— Что ты так смотришь, hombre[37]? — спросил Пако, отлично зная суть дела.