Наша поездка вверх по реке заняла немногим меньше получаса. Мы не увидели ничего, кроме деревьев, воды и одного мускусного селезня, которого нам удалось поймать, когда проплывали мимо низко опущенных ветвей. Излишне упоминать о том, что, кроме шума мотора, ничего не было слышно.
Прибыв на место, мы с ревом описали дугу и остановились возле небольшого моторного судна, привязанного к помосту у высоких деревьев, росших на низком сыром берегу. Помост был расположен у впадения небольшой реки, по которой плыли длинные челноки, груженные связками зеленых бананов. Бананы доставлялись с небольших ферм, расположенных выше поймы на плодородной земле, шесть — восемь миль вверх по течению. Мне было очень интересно ознакомиться с «независимой» банановой торговлей.
Несколько мужчин и мальчиков — индейцев москито — швыряли сорокафунтовые связки в трюм. Бананы отправлялись в Тампу, куда не менее шести дней пути, если удачно миновать отмель возле Тортугеро. Но на это не всегда можно было рассчитывать. Я вспомнил лихорадочно быструю, но хорошо организованную работу в Пуэрто-Кортесе и Гольфито, и тамошние попытки синхронизировать срезку, погрузку и перевозку бананов, и как там нянчатся с каждой связкой бананов; вспомнил трюмы-холодильники, в которых перевозят по сто тысяч девяностофунтовых связок со скоростью восемнадцать узлов, и великолепно распланированную схему выгрузки в Новом Орлеане и Мобиле.
Я удивился, как могут «независимые» компании оправдывать понесенные расходы, и спросил об этом у управляющего. Дон Иойо Куироз был родом из Месеты — города, расположенного внутри страны, в высокой, прохладной местности, где живет большинство испанских креолов. Там выращивают кофе, и девушки там красивее, чем где-либо в Америке. Как и все остальные Куирозы, дон Иойо был энергичен, умен и принадлежал к тем прекрасным синеглазым испанцам, которых не пугают неудобства и трудности жизни в тропиках.
— Как вам удается конкурировать с «Бананьерой»[43]? — спросил я.
— Мы ни с кем не конкурируем. Мы получаем небольшую прибыль от каждой связки бананов, которую доставляем в Тампу, — ответил он.
Ответ мне показался странным и непонятным. Я не понимаю этого и поныне, но отношу за счет моих слабых познаний в экономике.
Когда мы вернулись в Тортугеро, дон Иойо нашел место, где я, по его словам, мог спать. Оно находилось на втором этаже высокой, как труба, хижины; нечто вроде продуваемого со всех сторон чердака под тростниковой крышей. Из нижней темной комнаты, заваленной бананами и всяким хламом с лесоразработок, к месту моего ночлега вела почти отвесная лестница. Рядом с хижиной находилась выкопанная в земле яма, напоминавшая колодец или водоем. Вокруг стоял частокол из кедрового горбыля, придававший всему месту тревожный и неприступный облик. Это была подозрительная постройка, и я осведомился у Иойо о ее назначении.
Он ответил, что частокол сооружен для того, чтобы в субботний вечер сюда в поисках гуаро не проникали индейцы москито, а такая большая высота дома объясняется тем, что так его лучше проветривает океанский бриз.
Я спросил Иойо, где здесь можно покушать, и он стал объяснять, как найти дом, в котором живет женщина, умеющая хорошо стряпать, причем обещал предупредить ее о моем приходе.
Посмотрев из моего орлиного гнезда в сторону океана, я увидел море вплоть до горизонта, полосу прибоя и человека, стоявшего по колено в воде и удившего рыбу. Прямо внизу виднелось несколько индейских хижин, позади одной из них крошечный мальчик в короткой рубашонке неуверенно ступал по чисто выметенному двору вслед за бойцовым петухом.
Втащив вещи, мы слезли вниз и отправились в лавку. Там я расстался с Иойо, которому нужно было заняться делами, и пошел ужинать, хотя час был слишком ранний.
Деревня растянулась по длинной дороге вдоль узкой, росшей между рекой и морем пальмовой рощи. Среди жителей преобладали индейцы москито и креолы, попадались и карибы из деревни Ориноко, что в Жемчужной лагуне, и даже из таких далеких мест, как Тела и Белиз. Я встретил только три семьи метисов.
Я бродил среди беспорядочно разбросанных хижин, останавливаясь тут и там и разузнавая о женщине, которая, по словам Иойо, могла меня накормить. Возможно, что я не смог найти правильную форму для вопроса. Учитывая характер поселка, было бы странно задавать вопрос о ресторане, меблированных комнатах со столом или пансионе. Поэтому мне приходилось придерживаться фразеологии Иойо и спрашивать о женщине, которая кормит народ. И я понял, что люди пытаются для меня что-то сделать, а не только улыбаются или смотрят с огорчением или безразличием, когда задаю им такой вопрос.