Затем еще раз смешал ром с тамариндом и, захватив с собой напиток, отправился на берег.
Вечерело. Поднявшийся ветер зашелестел листвой кокосовых пальм. Там, где-то далеко-далеко, в мутной мгле севера, была Флорида.
Юная парочка индейцев москито любезничала, спрятавшись за бревно. Никогда нельзя увидеть в общественном месте гондурасскую парочку, держащую друг друга за руки (разве что среди наиболее аристократических слоев населения). Конечно, берег в Тортугеро не общественное место, но и здесь соблюдается этот обычай.
Парочка за бревном посмотрела на меня разок из любопытства и больше не обращала никакого внимания. Выпив тамариндовый напиток, я пошел обратно к Сибелле; она уже вернулась, а весь дом изумительно благоухал.
Я стал сворачивать в трубку свежие кукурузные лепешки, макать их в раковину, наполненную солью, и откусывать. Сибелла осуждающе смотрела на меня. Лепешки из кукурузы здесь не в почете, и мало кто из прибрежных жителей их любит, а если тайком и едят, то все равно на кукурузную лепешку смотрят презрительно — их считают здесь плохой пищей.
— Я люблю хороший, белый хлеб, — сказала Сибелла. — Или пшеничную лепешку.
Ужин был готов, и я набросился на него так, что хозяйка вытаращила глаза: это была моя первая еда за долгий день. Черепаха и рыба оказались настолько хороши, что трудно было предпочесть одно другому, и только под конец черепаха получила преимущество, и я ее съел раньше, чем мой голод пошел на убыль.
Я сидел и с грустью размышлял об остатках, которые не был в состоянии съесть. Вдруг тишину прорезал отчаянный вопль свиньи, находившейся под полом. Она лежала прямо под моими ногами, а голос у нее был могучий, видимо, ей угрожало что-то серьезное. Когда душераздирающий вопль сменился рядом мелких взвизгиваний, Сибелла выбежала и стала смотреть под дом. Было слишком темно, чтобы разглядеть что-либо, и она поспешно вернулась, схватила из ящика связку пальмовых листьев, зажгла их в печке и снова метнулась на двор. Я пошел вслед и увидел, что она, стоя на четвереньках, всматривается в мрак, царящий под домом. Задыхаясь от волнения, она проговорила:
— Господи Боже мой! Дайте, пожалуйста, еще связку листьев.
— Кто там? — спросил я.
— Черепаха… Огромная бисса… Она загнала старую свинью в угол…
Я взял на кухне еще факел и полез под дом. Происходило именно то, о чем говорила Сибелла. Огромная бисса, самая большая из всех, которых я встречал, лежала, простодушно размышляя и моргая глазами. И ведь надо же, чтобы такое происшествие случилось как раз под тем местом, где сидел человек, изучающий морских черепах и приехавший за тысячи миль, чтобы посмотреть на них.
Черепаха по-прежнему не давала свинье уйти, и та, припав к земле, возмущенно охала в дальнем углу устроенной под полом загородки. Несомненно, черепаха и не предполагала, что кому-либо мешает. Если у нее и были какие-то размышления, то они относились к погрешностям устройства нейрогормональной системы, к потребности устроить гнездо и к инстинктивным ощущениям опасностей жизни.
— И часто так бывает? — спросил я.
— Нет. Мы почти всегда держим свинью в хлеве, — сказала Сибелла.
Вопрос касался не того, как часто морская черепаха атакует спящую под домом свинью.
— Меня интересуют черепахи, заползающие под дома… — сказал я.
— He под наш, а под другие, где нет загородок, изгородей или загонов, они заползают.
Я сказал Сибелле, что хочу отпустить черепаху на волю, прикрепив к ней опознавательную пластинку. Она очень удивилась, но не возразила. Все равно здесь сейчас нет ни одного мясника, который мог бы разделать черепаху, сказала она мне.
Я залез под дом, накинул петлю на ласт черепахи, выволок ее наружу и прикрепил пластинку из монель-металла к панцирю. Черепаха прошла сотню ярдов вдоль линии прибоя и прямехонько направилась к прибрежной хижине. Мягкая почва и смутные очертания окружающего как бы одурманили ее, усилив инстинктивное желание отложить яйца, и она повернула обратно, пошла вдоль берега, миновала два стоявших по пути дома и направилась опять к хижине Сибеллы. Весь проделанный ею путь составил около двухсот пятидесяти ярдов, и теперь единственной помехой опять была свинья.
Черепахе явно не повезло: она думала, что найдет мягкий глубокий песок, который так легко рыть лишенными пальцев ластами, и место, где близко шумит море и откуда всего лишь несколько шагов вниз по склону до спасительной морской волны.