Посмотрев на головастика лягушки-псевдис, вы можете принять его за аксолотля, но тут вы ошибетесь. Так же как у аксолотля, у головастика этой лягушки не все ладно с гипофизом, а может быть, со щитовидной железой, но возможно, одновременно и с тем и с другим. Однако за исключением огромного роста головастика у псевдис нет сходных черт с аксолотлем, и никогда не было замечено, чтобы головастик лягушки-псевдис достигал половой зрелости прежде, чем он сменит жабры на легкие и снабженный плавником хвост на мускулистые и приспособленные к плаванию лапы.
И вот этот огромный головастик маленькой лягушки-псевдис заставил натуралистов прежних времен сделать вывод, что лягушка-псевдис образовалась непосредственно из икринки, а головастик — это взрослая форма животного. Отдельные натуралисты шли еще дальше и, будучи введены в заблуждение рыбообразными очертаниями головастика, его похожими на веер плавниками, а также свернутой спиралью кишкой, видневшейся сквозь стенки живота, как у рыбы-прилипалы, делали вывод, что на этой стадии лягушка превращается в рыбу.
Эта своеобразная ошибка послужила основанием для того, чтобы именовать лягушку Paradoxus[71]. Впоследствии, когда ошибка была исправлена, лягушка получила название «псевдис», что имеет уже более общий характер.
В 1880 году Самуэль Гарман написал статью, в которой кратко перечислил ошибки предшественников и объяснил, что у лягушки-псевдис нет ничего загадочного, кроме разве размеров ее головастика. С того времени многие натуралисты видели лягушку-псевдис и восторгались ею, но удивительно мало описали ее образ жизни. Я безуспешно пытался отыскать материалы, касающиеся, например, особенностей ее размножения, не нашел и сведений о том, чем она питается, как мечет икру, каким образом икринка оплодотворяется и, что самое печальное, не обнаружил ни малейшего намека на то, что она поет.
Лягушки лишь наполовину сухопутные существа, большинство из них должно возвращаться в воду, чтобы метать и оплодотворять икру, поэтому песня нужна им, она служит как бы сигналом, призывающим всю их братию к продолжению лягушачьего рода.
Ho лягушки-псевдис, будь то самцы или самки, постоянно живут в воде, и они, когда приходит время, могут встречаться друг с другом без всякой необходимости в песнях, не предавая дело общественной огласке.
Однако очень может быть, что пение лягушек — древнейший звук у позвоночных. Лягушачьи предки квакали задолго до того, как наш род стал теплокровным, и с тех времен лягушки упорно цепляются за право на песню. Имеется всего лишь несколько безгласных пород лягушек, обитающих в грохочущих потоках, где их голос не был бы слышен даже при умении петь. Во всех остальных случаях голос лягушке нужен, и потому они его сохраняют. Даже когтистые лягушки, ведущие полностью водный образ жизни, имеют подобие голоса.
Как я уже упоминал, лягушка-псевдис ведет образ жизни, сходный с когтистой лягушкой, и, хотя ни разу не спрашивал у знающих людей, убежден, что у нее есть голос, который мне и хотелось услышать.
В то самое утро, направляясь к юго-восточному берегу, где можно было кое-что узнать о здешних черепахах, я упрямо поглядывал на карту в поисках поместья Сент-Анн в Майяро — именно там я мог встретить загадочную лягушку.
Прежде всего мне надо было найти Бернара де Вертейля, управляющего поместьем Сент-Анн. Бернар был внуком того Вертейля, который написал большую книгу о Тринидаде. Как мне рассказывали, Бернар де Вертейль был хорошим натуралистом и обладал на редкость привлекательными чертами характера — он не успокаивался до тех пор, пока не будет удовлетворена просьба любого, даже самого беспокойного и капризного человека, обратившегося к нему за помощью. Собираетесь ли вы изловить анаконду, застрелить агути или сфотографировать места, где алые ибисы выводят птенцов, — все равно вы должны повидать мистера де Вертейля. Мне рассказали, что он особенно благосклонно относится к герпетологам, желающим изучать загадочную лягушку.
По этой причине я и намеревался засветло попасть в Сент-Анн, и поэтому поездка на восточное побережье для статистической переписи морских черепах была полна особого интереса.
Наветренное побережье между Матло и Гранд-Ривьер представляет цепь мысов, разделенных небольшими песчаными полукружиями бухт. Я останавливался и осматривал эти маленькие песчаные полоски не столько в надежде обнаружить следы черепах, сколько потому, что мне не под силу безразлично пройти мимо любого берега. А еще и потому, что в это спокойное утро было так приятно ходить по прекрасным чистеньким полукружиям, обрамленным темным лесом. Невысокие утесы бросали косые тени на узкие бухты, а рассыпавшиеся мелкие камни хрустели под ногами.