— Случилась странная штука, капитан, — сказал он. — Не знаете ли вы, что произошло с «Уилсоном»?
Ho капитан ничего не знал. В те времена — всего лишь пятнадцать лет назад — все было по-иному. Тогда суда флотилии не имели радиосвязи с берегом, и потому никто не мог знать, что с ними происходило в дороге. И какими бы окольными путями ни подходил человек к пугавшему его делу, причина его испуга была ясна — он предполагал, что «Уилсон» погиб.
Капитан Элли попросил рассказать всю историю от начала до конца, чтобы понять, что его заставило так думать и как до него дошли такие сведения.
— Черепаха сама сообщила мне эту весть, — сказал человек. — Одна из тех пяти черепах, которых я послал своей семье в начале минувшей недели, вернулась на отмели, и попала сегодня на рассвете в мою собственную сеть у той же самой скалы, где она спала прежде.
Капитан быстро сосчитал дни — их получилось двенадцать. Однако его лицо выражало такое недоверие, что посетитель прыгнул в лодку, и, отбросив циновку, обнажил черепаху. Ошибки быть не могло — это была одна из пяти черепах, отобранных капитаном, а на ее нижнем панцире красовалось единственное в своем роде тавро владельца промысловой лодки.
Черепаха лежала на дне лодки, похлопывая ластами по брюху, подавленная затруднительным положением. Она не способна была сознавать злую иронию судьбы — быть пойманной вторично, и была чересчур примитивна, чтобы понимать, насколько отрицательно относятся люди к ее появлению в здешних местах.
Капитан Элли тщательно осмотрел ее и сказал, что тут возможны два объяснения. Либо черепаха проплыла триста пятьдесят миль по строго намеченному направлению, каким летают чайки от острова Большой Кайман до здешних отмелей, либо шхуна «Уилсон» погибла где-то по пути к Каймановым островам. Трудно, конечно, сказать что-либо определенное, но второе объяснение кажется ему наиболее резонным.
Известие быстро облетело отмели, и, услышав его, моряки на шхунах пришли в уныние. Ведь вся промысловая флотилия — крепко спаянное содружество, и почти у каждого моряка на «Уилсоне» были родственники.
Печаль царила целую неделю, и, хотя промысел шел своим чередом, никто не проявлял особого интереса к удачному лову.
В одно прекрасное утро моряки увидели шхуну, шедшую с острова Большой Кайман. Капитан Элли, окликнув ее, спросил о судьбе «Уилсона». На шхуне удивились такому вопросу и ответили, что «Уилсон» стоит на якоре дома в западной бухте. Торопясь на промысел, капитан этой шхуны вкратце рассказал, что с северо-востока налетел ветер, вода залила садки, и сообщил еще ряд подробностей, не менявших сути дела. Таким образом, событие из трагедии превратилось в загадку природы.
Посмотрев на карту, вы можете убедиться, что, если бы бежавшая из загона черепаха поплыла по прибрежному мелководью, этот путь был бы слишком длинен, чтобы преодолеть его за двенадцать дней. Возможно, что она двигалась напрямик через западную часть Карибского моря, проплывая в среднем по тридцать миль в день. Внесите поправку на возможные ошибки при плавании наугад, и проплытое черепахой расстояние вырастет во много раз, а срок в двенадцать дней покажется очень коротким.
Этот занятный случай указывает не только на настойчивое стремление и способность животного находить дорогу домой, но и умение избирать кратчайший путь. И если так случилось в действительности, а зная капитана Элли, трудно подвергать эти факты сомнению, то можно предположить наличие у черепах какого-то особого чутья, которое позволяет животным совершать длинные осмысленные переходы по бездорожью морских просторов. Это умение и есть то, что мы с вами ищем: оно подтверждает предположение, что черепахи — мигрирующие животные. И, несмотря на отсутствие проверенных и окончательных доказательств, все меньше остается серьезных сомнений в том, что стада черепах, приплывающие в июне в Тортугеро, состоят из мигрантов с отмелей Москито, а также из разных других мест, расположенных в Карибском море.
В ту ночь, когда я, потратив неделю на ожидание и хождение по черному песку Тортугеро, все же встретил стадо, со мной находился Качуминга. Это был тощий, неопрятный на вид паренек, безнадежный алкоголик, высохший, как щепка, легкий, как воронье перо, и лишенный мускулатуры. Он непрерывно изливался в рассуждениях, был полон знаний, сведений, а также желания понравиться. Он ничем мне не был обязан, и я не мог понять, зачем он отправился со мной; ведь это отвлекало его от guaro, которое он мог выпросить сегодня в деревне.